петле в ожидании плотника, лежала на каменных ступеньках. На полу растянулся во весь рост Литвак. Из рассеченного лба стекала на пол темно-красная струйка.
– Что вытворяешь, сволочь! – воскликнул Мышкин, едва удерживаясь, чтоб не врезать Литваку ногой в пах. – Ты же губишь всех нас, а себя – первого!
Одно веко Литвака медленно приподнялось, показав черный глаз, залитый пьяной слизью.
– Не-не боись! – хрипло вытолкнул из себя Литвак. – С-с-о м-мной н-не пропадешь…
– Уже пропал, скотина! Как ты сумел нажраться за полчаса?
Ответа он не услышал. Литвак аккуратно и доверчиво, как ребенок, свернулся на холодном полу, положил обе ладони под щеку и захрапел.
Дмитрий Евграфович толкнул ногой Литвака в мягкий, расслабленный бок.
– Вставай, сионист хренов!
Сионист не отозвался. Мышкин сбегал в морг, бросил там на пол старый матрас и, как оьычно, схватил Литвака за ноги и потащил по кафельному полу. Литвак вдруг зарычал, стал отчаянно брыкаться, но глаз не открывал.
– А чтоб тебя дождь намочил! – вырвалось у Клементьевой.
– Спокойно, барышня! – бодро заявил Мышкин. – Хватай его за руки.
Вдвоем они втащили Литвака на его привычное место – у порога морга.
– Внимание! – сказал Мышкин. – Раз, два – бросаем!
Литвак шлепнулся, каак лягушка, на матрац, но не проснулся. Спокойно перевернулся набок и снова принял позу эмбриона.
– Да, – сказал Мышкин, запирая морг на ключ. – Был бы трезвым, позвоночник сломал бы, когда с лестницы летел. Или насмерть.
– Ну, положим, трезвым он не упал бы, – отозвалась Большая Берта. – Он действительно пьян? Вы уверены?
Дмитрий Евграфович почесал в затылке.
– Кости целы – значит, пьян.
– Между прочим, не успела сказать: когда вы были у главврача, он прямо с ножом к горлу пристал. Требовал сказать, остались какие-нибудь ваши стекла еще где-нибудь.
– И ты?..
– Сказала, что больше ничего не осталось.
Мышкин дико всхрапнул.
– Дура! – завопил он. – Под монастырь меня подвела!
– Как это – под монастырь?.. – опешила Большая Берта.
– Откуда тебе знать, сколько у меня было и сколько осталось стекол! Ты просто не можешь этого знать! Изначально! Потому что, согласно твоей брехне, ты могла видеть только два стекла. Боже милосердный! – простонал Мышкин. – За что мне такое наказание?.. Учишь вас, бестолковых, учишь, как надо врать, и все напрасно!
Клементьева всхлипнула и отвернулась.
Мышкину стало жаль ее. Он осторожно обнял Клементьеву за плечи.
– Ну, не сердись, Тань… Виноват, совсем истериком стал.
Она тихо заплакала. Мышкин достал носовой платок и бережно вытер ей слезы.
– Больше не повторится, – пообещал он. – Гадом буду!
Клементьева не ответила. Слегка дернула плечом и гордо пошла к своему микроскопу.Весь день Мышкин набирал номер телефона Марины – каждые полчаса, но без толку.
19. Как заключают сделку с правосудием
С большим трудом Мышкин заставил себя уснуть к половине третьего. Но через пять минут его разбудил мобильник.
Он нашарил под кроватью очки и, шатаясь из стороны в сторону, побрел на кухню. Трубка верещала из кейса.
На дисплее появилось изображение необычайно красивой женщины. Но только портрет ее слегка портила синяя борода, которую Мышкин пририсовал своей бывшей жене. И персональный рингтон ей выделил, какого нет ни у одного жителя планеты Земля.
Прозвучало вступление к неаполитанской песенке из «Лебединого озера» гениального композитора Петра Ильича Чайковского. И женское меццо-сопрано проникновенно исполнило:
– Ты хоть знаешь, что я иногда сплю? – недовольно спросил Мышкин.
– Ты шляешься по ночам, а не спишь! – отрезала Регина. – А ведь тебе не двадцать лет. Неужели до сих пор не дошло?
– Увы! Так что я могу для тебя сделать? – грустно вздохнул Мышкин.
– Ты уже все сделал, мерзавец! Какая же я дура, что не вернула после развода свою фамилию! Всё – рухнула моя репутация! Ты хоть соображаешь, что твои пакости задевают всех, кто имеет несчастье быть с тобой знакомым?
– Подожди, подожди! – забеспокоился Мышкин. – Притормози. А теперь объясни четко и популярно, кто тебя укусил. Или что там у тебя…
– Укусил? – возмутилась Регина. – Еще острить вздумал. Насильник! Маньяк проклятый! Жаль, что нет смертной казни, и такие негодяи, как ты, дышат одним воздухом с нормальными людьми. И со своими жертвами!
Мышкин не поверил своим ушам.
– Насильник? – переспросил он и свистнул. – Вона как! Вижу, мой рейтинг пошел вверх. Вот радость-то!
– Ягненка из себя строишь? Поздно, мерзавец, поздно!
– Неужели все бывшие жены такие же садистки? И что я тебе такого сделал? Если не считать развода и того факта, что тебе осталась квартира моих родителей, а я доживаю свой век над конюшней, где жила еще прабабушка.
На самом деле, в его доме при царе была каретная, а не конюшня. Однако конским навозом на лестничных клетках попахивало до сих пор, хоть и очень слабо.
– Теперь у тебя будет другая квартира. С решеткой! – пообещала Регина.
– Да объяснишь ты, наконец, черт бы тебя побрал!.. – взорвался Мышкин.
– Та девушка, Марина, дочь нашего профессора Шатрова, которую ты изнасиловал в поезде, набралась смелости и написала заявление в прокуратуру. Не побоялась твоих угроз. Понял, чудовище?
Минут пятнадцать Мышкин переваривал услышанное. Наконец вздохнул и спросил устало:
– Откуда ты взяла этот бред? Сама изобретаешь или сошла с ума, безнадежно?
– Если информация из ФСБ – бред, то с ума сошел ты. Короче, мой Андрей, по сердечной простоте своей, хотел тебя предупредить еще вчера. Думай, ищи адвоката или…
– Да пошла ты к черту, идиотка! – зарычал Мышкин и отключил связь.
Он стоял оглушенный, совершенно ничего не понимая. Окончательно спятила баба. Такого она еще не вытворяла. Но он скоро нашел объяснение.
Регина была энергетическим вампиром. И частенько подпитывалась, доводя Мышкина до белого каления.
В тишине квартиры раздраженно прокаркала ворона – три раза. И после каждого «каррр!» раздавался медный бой. Так теперь отмечала время кукушка в часах на кухне. Еще недавно она куковала, как и двадцать лет назад, – звонко, спокойно, может быть, немного задумчиво. Но как только на город обрушилась жара, кукушка неожиданно закаркала – хрипло и злобно. Как Ворона, которой где-то Бог послал кусочек сыра второй раз, а Лиса и этот у нее выдурила.
Мышкин утверждал, что и второй раз Лисица подошла к делу творчески. Она не хвалила Ворону, не просила спеть, а задала только один, но зловещий вопрос: «За кого голосовать будешь, растяпа, – за Путина или Медведева? Отвечай, если не хочешь, чтоб тебя обвинили в экстремизме!» – «За Медведева!», – с перепугу каркнула Ворона. Когда же Лисица с сыром скрылась, старая дура грустно подумала: «А если бы я сказала: «За Путина»? Что изменилось бы?»
Тишину разорвал дверной звонок – длинный и требовательный.
«Принес же черт! В такое время! Кого?»
В глазок Мышкин увидел двух полицейских – офицера, среднего роста, с гигантской форменной фурагой в руке, и сержанта, двухметрового громилу, этот был без фураги. В тусклом свете лестничного фонаря отсвечивала его бритая башка, вся в неровных шишках.
Мышкин осторожно вложил запор цепочки в гнездо и бесшумно задвинул тяжелый стальной засов.
– А хозяин-то проснулся, – послышался из-за двери сиплый бас сержанта.
– В чем дело? – грубо спросил Мышкин. – Кого?
– Здравствуйте! – вежливо произнес капитан. – Мышкин Дмитрий Евграфович здесь проживает?
– Вам-то что? Кто такие?
– Полиция.
– Я не вызывал полицию! Да еще в такую рань. С ума еще не сошел.
– По-вашему, мы только к сумасшедшим ездим? Я капитан Денежкин Геннадий Степанович. Со мной сержант Бандера. Да, рановато мы… По мне – так вообще никуда не ездить по ночам, а пить чай в дежурной части. Дело, стало быть, важное и срочное. В ваших интересах, – добавил он. – Иначе бы не стали бы вас тревожить.
– Тревожить! – фыркнул Мышкин. – Слова-то какие выучили. Интеллигенты.
За дверью послышался долгий вздох. Нет, конечно, не бандиты. Перед нападением так устало не вздыхают.
– Откуда мне знать, что вы не налетчики? – на всякий случай уточнил Мышкин.
– А вы в глазок посмотрите, – посоветовал полицейский.
– Очень хорошо! – одобрил Мышкин – Смотрю в глазок – и получаю пулю точно в глаз!
– Это вы прямь как в кино! Да вот мое удостоверение, служебное. Можете смотреть и не бояться. Оно не стреляет, честное слово.
– Честное, говорите?
В глазок Мышкин крупно увидел раскрытую узкую книжечку, мутное пятно фотографии, подпись – длинную неразборчивую, но очень кудрявую, и государственного двуглавого петуха в фиолетовом кружке. «Эх, давно надо было широкоугольник поставить на дверь, а то ведь высунешь башку, а по ней со стороны – топором!» – подумал Мышкин.
– Откроете? – медленно убрал книжку Денежкин.
– Сначала скажите, где ксиву купили! – потребовал Мышкин. – На Сенном рынке? Или на Кузнечном? Хочу такую же.
Он видел в глазок, как полицейские переглянулись, разглядел даже, что Денежкин криво усмехнулся.
– Тогда что вы хотите? – спросил капитан.
– Это я должен вас спросить, что
