Рассказ был написан, как свидетельствует И. Л. Леонтьев (Щеглов), в Петербурге, в номере гостиницы «Москва», где Чехов останавливался в декабре 1887 г. 13 декабря он зашел к Чехову в гостиницу и застал его за работой. Чехов просил его, как бывшего артиллериста, прочесть рассказ и сказать, не допустил ли он какой-либо ошибки. «Я ‹…› — вспоминал Леонтьев (Щеглов), — был поражен верностью описания ‹…›, удивительной чуткостью, с какой схвачен был самый дух и склад военной среды. Просто не верилось, что всё это написал только соскочивший с университетской скамьи студентик, а не заправский военный, прослуживший, по крайней мере, несколько лет в артиллерии! С строго придирчивой точки зрения можно, пожалуй, найти некоторые „длинноты“, именно в описании движения бригады — единственный недостаток рассказа, написанного чуть ли не в двое суток…» («Чехов в воспоминаниях современников». М., 1954, стр. 167).
Включая рассказ в сборник, Чехов хотел, чтобы он непременно был напечатан в конце книги, последним, о чем писал брату Александру Павловичу 24 марта и 11 или 12 апреля 1888 г. При редактировании текста Чехов снял три фразы и внес ряд стилистических поправок. Готовя собрание сочинений, он исправил несколько слов, в частности, иноязычные слова заменил русскими.
По свидетельству М. П. Чехова, в рассказе отразились впечатления Чехова от жизни в Воскресенске в 1884 г., когда в городе стояла батарея, которой командовал Б. И. Маевский (сб. «О Чехове». М., 1910, стр. 251).
Отзывы современников о рассказе были разноречивы.
Рассказ нравился А. Н. Плещееву, о чем сообщал Чехову Леонтьев (Щеглов) в письме от 22 декабря 1887 г.: «Болярин Алексей очень Вам кланяется, млеет от Вашего „Поцелуя“…» (
«Поцелуй» назван Г. А. Русановым среди рассказов, причисляемых им к «перлам русской литературы» (в письме к Чехову от 14 февраля 1895 г. —
По свидетельству С. И. Мицкевича, М. Горький на примере этого рассказа доказывал, что Чехов является знатоком психологии маленьких людей.
К. Арсеньев считал «Поцелуй» одним из лучших рассказов Чехова, замечая, что в нем «очень хорошо главное действующее лицо, штабс-капитан Рябович, в серенькую скучную жизнь которого внезапно проникает луч солнца ‹…›. Картина закончена вполне, несмотря на всю ее миниатюрность» («Вестник Европы», 1888, № 7, стр. 261).
А. А. Александров в статье «Молодые таланты в русской беллетристике. Антон Чехов» (
К. Говоров (К. И. Медведский) писал об отсутствии в произведениях Чехова серьезного содержания и относил «Поцелуй» к рассказам «анекдотическим». «…Если бы этот замысел был эксплоатирован беллетристом-психологом — из него что-нибудь и вышло бы. Но г. Чехов, как мы знаем, совсем не психолог», — безапелляционно утверждал критик, рекомендуя Чехову «ограничиться передачей самого анекдота, и в общих словах — того впечатления, которое произвел на Рябовича поцелуй невидимой красавицы» («День», 1889, № 485, 13 октября).
Отрицательно писал о рассказе К. Медведский и позже, считая, что Чехову не удалось раскрыть психологию своего героя («Русский вестник», 1896, № 8, стр. 290).
В. Гольцев подчеркивал, что в ряде рассказов Чехова пантеистическое мировоззрение принимает «печальный оттенок». В связи с этим он упомянул «Поцелуй», ссылаясь на размышления Рябовича в конце рассказа («Русская мысль», 1894, № 5, стр. 47).
В. Альбов, утверждая, что юмор в произведениях Чехова уступил место пессимизму, среди рассказов, повествующих о беспомощности человека и бесцельности его существования, назвал «Поцелуй». Он писал, что «Поцелуй» «как будто нарочно выдуман на заранее составленную тему — о бессмысленности жизни» («Мир божий», 1903, № 1, стр. 88). «Изображая пустоту и бессилие мечты, обнажая жизнь, он, — замечал Альбов о Чехове, — понимает вместе с тем, что эта обнаженная жизнь, жизнь без мечты, „необыкновенно скудна, бесцветна и убога“» (стр. 103).
При жизни Чехова рассказ был переведен на венгерский, немецкий, сербскохорватский, словацкий и чешский языки.
В письме к И. Я. Павловскому от 5 декабря 1894 г. среди «наиболее подходящих для французского читателя» рассказов Чехов назвал «Поцелуй» («Вопросы литературы», 1960, № 8, стр. 145).
Мальчики
Впервые — «Петербургская газета», 1887, № 350, 21 декабря, стр. 3, отдел «Летучие заметки». Подзаголовок: Сценка. Подпись: А. Чехонте.
Вошло в издание А. Ф. Маркса.
Печатается по тексту:
Готовя рассказ для собрания сочинений, Чехов снял подзаголовок и существенно переработал весь текст. Были внесены добавления, рисующие психологию детей (в частности, молитва Володи); написан другой финал. В результате контраст характеров двух мальчиков, едва намеченный в газетной редакции, стал ярче. Исправляя текст, Чехов снимал вульгаризмы и просторечные выражения.
Возможно, для творческой истории «Мальчиков» имел значение эпизод, рассказанный писателем И. С. Шмелевым. Шмелев и его товарищ, оба гимназисты, встретились с Чеховым, тогда молодым начинающим писателем, в Нескучном саду, в Москве. Мальчики ловили рыбу и сушили ее, подражая индейцам. Чехов, включившись в игру, обратился к друзьям с предложением: «Не выкурят ли мои краснокожие братья со мною трубку мира?» А получив от мальчиков подарок — поплавок для ловли карасей — «дикообразово перо», в том же тоне поблагодарил: «попо-кате-петль!» — что значит «Великое Сердце». «Я теперь вспоминаю, из его рассказов, —„Монтигомо, Ястребиный Коготь“ — так кажется?..», — писал Шмелев в воспоминаниях «Как я встречался с Чеховым», датированных 1934 годом (в кн.: И.
В «Осколках московской жизни» («Осколки», 1885, № 3, 19 января, стр. 4) Чехов писал о том, как со временем меняются вкусы. Так, «было время, когда люди зачитывались рыцарскими романами и уходили в Дон-Кихоты», а «наши сызранские и чухломские детеныши, начитавшись Майн-Рида и Купера, удирали из родительских домов и изображали бегство в Америку».
О том, что Чехов в «Мальчиках» отразил характеры и обстоятельства, типические для определенного времени, свидетельствует и письмо Г. И. Успенского к В. А. Гольцеву от 22 июня 1891 г. Высоко оценивая автобиографический рассказ молодого писателя А. С. Серафимовича «Бегство в Америку» (впоследствии названо «Бегство»), Г. И. Успенский писал: «„Детство и отрочество“ Толстого, „Семейная хроника“ Аксакова, „Детские годы“ М. Е. Салтыкова (в „Иудушке“) и т. д. — ни в чем не подобны детству юнейшего поколения. Ни я, ни Вы, ни Вас. Мих. Соб‹олевский›, ни Н. К. Михайловский, ни Вук. Мих. Лавров, ни А. С. Посников и т. д. — никто не бегал в Америку, — а юнейшее поколение бегало и, след‹овательно›, в его нравственном настроении есть нечто нам непонятное» (Г. И.
Ал. П. Чехов писал 22 декабря 1887 г. Чехову: «Житель ‹А. А. Дьяков — фельетонист „Нового времени“› почему-то приходит в восторг от твоего рассказа о мальчиках, собирающихся бежать в Америку, и изливает свои восторги всем и всякому, но его слушают мало» (
А. Басаргин, упоминая «Мальчиков» в ряду других рассказов о детях, помещенных в первом томе собрания сочинений Чехова, писал, что в них «тонко подмечены и ярко выставлены аномалии нашего „воспитания“, наши бесконечные недосмотры и ошибки, результатом которых сплошь и рядом бывает