этой доктрины, а скорее доказывает непригодность ее к жизни. Это отношение критик особенно чувствовал в печальном конце повести. Вывод критика был достаточно традиционен: «Как и все большие вещи г. Чехова, „Моя жизнь“ не дает цельной картины, а ряд прекрасно выписанных отдельных моментов» (имеются в виду эпизодические лица, живые и яркие картины природы) (стр. 6).
Сопоставлял «Мою жизнь» и «Мужиков» и Ф. Д. Батюшков, напечатавший в 1899 г. статью под характерным заглавием: «На расстоянии полувека. Бальзак, Ант. Чехов и Влад. Короленко о „крестьянах“». Он объявлял ошибочной самую постановку вопроса – где лучше, в деревне или в городе? – применительно к «Мужикам», ибо Чехов в двух повестях показал неприглядность и той, и другой жизни (сб. «Памяти В. Г. Белинского». М., 1899, с. 460–461),
В соответствии со своей оценкой Чехова как бесстрастного изобразителя «серой» жизни остановился на повести Г. Качерец в книге «Чехов. Опыт» (М., 1902). С раздражением он писал о равнодушии Чехова к душевным волнениям героев, к их любви (всегда несчастной) и об излишнем его внимании к мелким внешним деталям (стр. 29–30).
Упреки Чехову в предвзятом, одностороннем изображении жизни опровергал Я. В. Абрамов, автор статьи «Наша жизнь в произведениях Чехова» («Книжки Недели», 1898, № 6). Процитировав отрывки из повести, изображающие жизнь провинциального города в неприглядном свете (стр. 205–206 наст. тома), он писал: «Я знаю, что многие негодуют на Чехова за приведенный отрывок и говорят, что все, нарисованное им, преувеличено. Находятся и такие, которые отвергают вообще правдивость нарисованной картины. Но, господа, будем же искренними: да разве не такова на самом деле, с небольшими вариациями, жизнь в наших городах?» (стр. 139). И дальше: «Мы живем, как живется, живем, в большинстве случаев, в заведенных не нами формах жизни, идем по следам наших предшественников и окружающих нас, не задумываясь над тем, так ли мы живем, как нужно, так ли мы поступаем, как следует <…> И вот для того, чтобы вывесть нас из состояния неведения, <…> чтобы побудить нас выработать систему сознательного поведения по отношению к себе, ближним и всему миру, – и нужны такие писатели, как наш Чехов или, например, французский Мопассан» (стр. 145–146). Этот вывод, отвергающий распространенное мнение о безыдейности Чехова, Абрамов подкреплял ссылкой на повести «Мужики» и «Моя жизнь», которую ставил еще выше первой. Обе повести он считал образцом произведений крупных и отличающихся выдающимися художественными достоинствами. Тем самым он отвергал и ходячее мнение о том, что Чехов не в состоянии создать обобщающего произведения: «Пусть не говорят, будто Чехов только и способен создавать малые вещицы, только и может рисовать отдельные явления и отдельные стороны нашей жизни. Что он способен к широкой концепции, что его талант в состоянии справиться с большою картиною, в которой отразилась бы вся русская жизнь в ее важнейших проявлениях, – это он, несомненно, доказал своими последними, названными мною выше произведениями…» (стр. 167).
В числе защитников «Моей жизни» был и Д. Н. Овсянико-Куликовский. Относя Чехова к типу художников-экспериментаторов, Овсянико-Куликовский опирался, в частности, на повести «Мужики» и «Моя жизнь» («А. П. Чехов». – «Журнал для всех», 1899, № 2, стр. 136).
Критика начала 1900-х гг. обратила внимание на идею справедливости и правды в народе, о которой Чехов писал в XIII главе. С сочувствием приводил это место В. Альбов в своем критическом очерке «Два момента в развитии творчества Антона Павловича Чехова» («Мир божий», 1903, № 1, стр. 104–105). Однако попытка самого Полознева руководиться в жизни «идеалом правды, справедливости и гуманного, мягкого, почти любовного отношения к людям» (стр. 107) казалась ему, как и Богдановичу, неудачной. С недоверием к этой идее отнесся и Волжский (А. С. Глинка) в «Очерках о Чехове» (СПб., 1903, стр. 175).
Многие критики противопоставляли «бледный образ» главного героя колоритности эпизодических лиц – Редьки, доктора, инженера (например, Богданович, Альбов).
Когда печаталось окончание повести, ее начало уже переводилось на немецкий язык. Для П. О. Укке (обратившегося к автору за разрешением на перевод) Чехов восстановил цензурные изъятия в главах VI–XI, напечатанных в ноябрьской книжке, и в десятых числах декабря переслал их через брата Михаила Павловича в Ярославль, где жил Укке (см. письмо Укке от 19 декабря 1896 г. к Чехову –
О своих переводах произведений Чехова, в том числе «Моей жизни», на немецкий язык Чехова извещала Эльза Голлер (Е. Goller) –
О переводах повести на шведский язык известно из переписки Чехова с М. Г. Вечесловым в 1897 г. (см.
Сотрудник «Le Temps» Андре Бонье (Beaunier), ездивший в конце 1897 г. в Россию к Л. Толстому, сообщал Чехову через М. М. Ковалевского о своем намерении перевести «Мою жизнь» на французский язык (см.
Намеревались также перевести повесть на французский язык Дени Рош (
Р. Лонг писал Чехову 7 июля 1898 г., что прочел ряд его книг, в том числе «„Мужики“ и „Моя жизнь“», и хочет поместить свои переводы в «Русской библиотеке», издаваемой английским журналом «The Review of Reviews» (
И. Л. Леонтьев (Щеглов), вспоминавший о незаслуженном замалчивании повести в 1897 г., отмечал, что впоследствии она была по достоинству оценена «заграничной критикой» (И.
Об украинском переводе повести см.
При жизни Чехова «Моя жизнь» была переведена на венгерский, датский, немецкий, сербскохорватский, финский, чешский и шведский языки.
Мужики
Впервые – «Русская мысль», 1897, № 4, стр. 167–194. Подпись: Антон Чехов.
С добавлением в гл. IX вышло отдельным изданием: Антон Чехов. Мужики. Рассказ. СПб., изд. А. С. Суворина, 1897 (ценз. разр. 23 августа 1897 г.).
Включено в книгу А. П. Чехова: «Рассказы: 1. „Мужики“. 2. „Моя жизнь“». СПб., изд. А. С. Суворина, 1897, и перепечатывалось в последующих изданиях этой книги (изд. 2–7, 1897–1899).
Сохранились (
В
Вошло в издание А. Ф. Маркса.
Печатается по тексту: