{01237}
роман. Надя постояла, подумала и постучала в окно. Первая скрипка подняла голову. - Кто там? - Это я, Дмитрий Иваныч... Отворите-ка окно на минутку!.. Митя быстро надел сюртук и отворил окно. - Идите сюда... Лезьте ко мне... - сказала Надя. Митя показался на окне и через секунду был уже возле Нади. - Что вам угодно? - Пойдемте! - сказала Надя и взяла Митю под руку. - Вот что, Дмитрий Иваныч, - сказала она. - Не пишите мне, голубчик, любовных писем! Пожалуйста, не пишите! Не любите меня и не говорите мне, что вы меня любите! Слезы сверкнули на глазах Нади и полились струёй по щекам, по рукам... Слезы были самые настоящие, горючие, крупные... - Не любите меня, Дмитрий! Не играйте для меня на скрипке! Я гадкая, противная, нехорошая... Я такая, которую нужно презирать, ненавидеть, бить... Надя зарыдала и положила свою головку на грудь Мити. - И я самая гадкая, и мысли мои гадкие, и сердце... Митя растерялся, забормотал какую-то ерунду и поцеловал Надю в голову... - Вы добрый, хороший... Я, честное слово, люблю вас... Ну, а вы не любите меня! Я люблю больше всего на свете деньги, наряды, коляски... Я умираю, когда думаю, что у меня нет денег... Я мерзкая, эгоистка... Не любите, душечка, Дмитрий Иваныч! Не пишите мне писем! Я выхожу замуж... за Гаврилыча. Видите - какая я! А вы еще... любите меня! Прощайте! Я вас буду любить и замужем... Прощай, Митя! Надя быстро обняла Гусева, быстро поцеловала его в шею и побежала к воротам. Придя к себе в комнату, Надя села за стол и, горько плача, написала следующее письмо: 'Дорогой Иван Гаврилыч! Я ваша. Я вас люблю и хочу быть вашей женою... Ваша Н.' Письмо было запечатано и сдано горничной для отправки по адресу.
{01238}
'Завтра... что-нибудь привезет...' - подумала Надя и глубоко вздохнула. Этот вздох был финалом ее плача. Посидев немного у окна и успокоившись, Надя быстро разделась, и ровно в полночь дорогое пуховое одеяло, с вышивками и вензелями, уже грело спящее, изредка вздрагивающее тело молодой, хорошенькой, развратной гадины. В полночь Иван Гаврилович шагал у себя по кабинету и мечтал вслух. В кабинете сидели его родители и слушали его мечтания... Они радовались и были счастливы за счастливого сына... - Девица-то она хорошая, благородная, - говорил отец. - Советника дочь, да и красавица. Одна только беда: фамилия у нее немецкая! Подумают люди, что ты на немке женился...
{01239}
ОН И ОНА
Они кочуют. Одному только Парижу дарят они месяцы, для Берлина же, Вены, Неаполя, Мадрида, Петербурга и других столиц они скупы. В Париже чувствуют они себя quasi-дома; для них Париж - столица, резиденция, остальная же Европа - скучная, бестолковая провинция, на которую можно смотреть только сквозь опущенные сторы grand-hфtel' 0_0_0_0 ей или с авансцены. Они не стары, но успели уже побывать по два, по три раза во всех европейских столицах. Им уже надоела Европа, и они стали поговаривать о поездке в Америку и будут поговаривать до тех пор, пока их не убедят, что у нее не такой уж замечательный голос, чтобы стоило показывать его обоим полушариям. Увидеть их трудно. На улицах их видеть нельзя, потому что они ездят в каретах, ездят, когда темно, вечером и ночью. До обеда они спят. Просыпаются же обыкновенно в плохом расположении духа и никого не принимают. Принимают они только иногда, в неопределенное время, за кулисами или садясь за ужин. Ее можно видеть на карточках, которые продаются. Но на карточках она - красавица, а красавицей она никогда не была. Карточкам ее не верьте: она урод. Большинство видит ее, глядя на сцену. Но на сцене она неузнаваема. Белила, румяна, тушь и чужие волосы покрывают ее лицо, как маска. На концертах то же самое. Играя Маргариту, она, двадцатисемилетняя, морщинистая, неповоротливая, с носом, покрытым
