Пьесы. 1878-1888

(Вокруг Чехова, стр. 186).

Первое упоминание самого Чехова о пьесе содержится в его письме к М. В. Киселевой от 13 сентября 1887 г.: «Два раза был в театре Корша, и в оба раза Корш убедительно просил меня написать ему пьесу. Я ответил: с удовольствием. Актеры уверяют, что я хорошо напишу пьесу, так как умею играть на нервах. Я отвечал: merci. И, конечно, пьесы не напишу <…> мне решительно нет никакого дела ни до театров, ни до человечества… Ну их к лешему!»

Однако в конце сентября Чехов все же принялся за пьесу. 10 или 12 октября он сообщал Ал. П. Чехову: «Пьесу я написал нечаянно, после одного разговора с Коршем. Лег спать, надумал тему и написал. Потрачено на нее 2 недели или, вернее, 10 дней, так как были в двух неделях дни, когда я не работал или писал другое». И позднее он с шутливой пренебрежительностью отзывался о пьесе как непредвиденном драматическом «выкидыше» (А. Н. Плещееву, 23 января 1888 г.). Видимо, со слов самого Чехова создалась легенда, повторявшаяся затем мемуаристами, о легком и скоропалительном создании пьесы: «Написана она была совершенно случайно, наспех и сплеча» (Вокруг Чехова, стр. 186); «„Иванов“ был набросан чуть ли не на пари с Коршем в какие-нибудь две недели» (И. Л. Щеглов. Из воспоминаний об Антоне Чехове. – Чехов в воспоминаниях, 1954, стр. 151); «Написал он „Иванова“ в восемь дней, залпом» (Вл. И. Немирович-Данченко. Из прошлого. М., 1938, стр. 14).

Пьеса хотя и была написана быстро, но создавалась с большим творческим напряжением. По свидетельству одного из очевидцев, Чехов, засев за пьесу, «повесил на дверь аншлаг „очень занят“» (А. Грузинский. Шипы и тернии в жизни Чехова (Из моих воспоминаний). – «Южный край», 1904, 18 июля, № 8155). Поглощенный работой, Чехов, по словам Н. М. Ежова, казался «пасмурным», «задумчивым», «молчаливым» «и как будто не в духе» (Н. М. Ежов. Юмористы 80-х годов прошлого столетия. – ЦГАЛИ, ф. 189, оп. 1, ед. хр. 2, лл. 9, 9 об.).

Таким же «несколько рассеянным, недовольным и как будто утомленным» запомнился Чехов и Короленко, который застал его за писанием драмы: «Он вышел из своего рабочего кабинета, но удержал меня за руку, когда я, не желая мешать, собрался уходить.

– Я действительно пишу и непременно напишу драму, – сказал он. – „Иван Иванович Иванов“ … Понимаете? Ивановых тысячи… обыкновеннейший человек, совсем не герой… И это именно очень трудно… Бывает ли у вас так: во время работы, между двумя эпизодами, которые видишь ясно в воображении, – вдруг пустота…

– Через которую, – сказал я, – приходится строить мостки уже не воображением, а логикой?..

– Вот, вот…

– Да, бывает, но я тогда бросаю работу и жду.

– Да, а вот в драме без этих мостков не обойдешься…» (Чехов в воспоминаниях, стр. 143).

Эта встреча Короленко с Чеховым произошла, видимо, 26 или 27 сентября 1887 г. (в тот день Чехов читал ему заметку из «Нового времени» от 25-го числа, а 28-го она была уже отослана им Киселевой). В течение трех последовавших за этим недель почти прекратилось участие Чехова в газетах и журналах – случай небывалый в его писательской практике до тех пор. Н. А. Лейкин, ничего не зная о работе Чехова над пьесой, забрасывал его вопросами: «Что значит, что Вы ничего не пишете? Уж не больны ли?»; «Вот уже месяц ни одного рассказа от Вас для „Осколков“!» (8 сентября, 12 ноября – ГБЛ). В письмах этого времени сам Чехов объяснял: «Да, я долго не писал…»; «Наверное, Вы сердитесь, что я не шлю рассказов. Увы, я никуда не шлю их!»; «Пишу я целый день и до того дописался, что стало противно держать в руках перо»; «был сильно занят в последнее время»; «было много срочной работы»; «Не бываю ни в театрах, ни в гостях, так что мамаша и тетя Ф<едосья> Я<ковлевна> прозвали меня за домоседство „дедом“» (Лейкину, 11 сентября, 7 октября; Г. М. Чехову, 17 октября 1887 г.). К 5 октября пьеса была закончена. В этот день Чехов известил Ежова: «Моя пьеса готова. Если Вы не раздумали помочь мне, то пожалуйте завтра…» Ежов вспоминал впоследствии, что Чехов обратился с просьбой к нему как хорошему чтецу «прийти и прочитать ему вслух пьесу» (за эту помощь во время своего «обручения с Мельпоменой» он шутливо называл потом Ежова «шафером» пьесы).

По словам Ежова, «на столе лежала толстейшая тетрадь, четко, красивым и своеобразным почерком Чехова переписанная». Ежов прочел пьесу вслух от начала до конца, без перерыва. Чехов «слушал и все время молчал <…> очевидно, взвешивая и оценивая им самим написанное». Ежов читал «с изумлением», так как вместо ожидаемой веселой комедии в чеховском жанре встретил «мрачную драму, переполненную тяжелыми эпизодами». Пьеса ему не пришлась по душе, многих сцен он не понимал, сам Иванов «не представлялся убедительным, и чего ему хотелось, чего он добивался, решить было трудно» (указ. соч., лл. 9,9 об). Правда, тогда, в 1887 г. Ежов иначе формулировал свои впечатления о пьесе и в письме к Чехову от 23 ноября называл, например, финальную сцену III акта «дивным и глубоко трагическим местом»: «По-моему, такая сцена должна потрясти зрителей сильнее, чем „разэффектнейшая“ мелодрама „Вторая молодость“ Невежина, где публика плачет при прощаньи ссылаемого с родными <…> В ссоре же Иванова нет никаких подчеркнутых обстоятельств, а одна ужасная драма» (ГБЛ).

Окончив пьесу, Чехов отозвался о ней с удовлетворением: «Пьеса у меня вышла легкая, как перышко, без одной длинноты. Сюжет небывалый» (Ал. П. Чехову, 6 или 7 октября). В следующем письме он снова повторял: «Сюжет сложен и не глуп» (10 или 12 октября). Чехов отметил и недостатки своей пьесы: считал, что удалось отделать лишь «немногие действительно сильные и яркие места; мостики же, соединяющие эти места, ничтожны, вялы и шаблонны». В том же письме он замечал далее: «Чувствую, что мои дамы, кроме одной, разработаны недостаточно»; несколько позже он писал, что в пьесе есть «2 прекрасные женские роли» (Лейкину, 4 ноября). Ал. П. Чехов, работавший в редакции «Нового времени», сообщал 9 октября: «Известие о твоей комедии „Иванов“ встречено в редакции весьма сочувственно. Ждут чего-то великого. Петерсен ликует» (Письма Ал. Чехова, стр. 177).

Текст готовой пьесы был тогда же передан в театр. Впоследствии В. А. Гиляровский, описывая одно из своих посещений семьи Чеховых, уточнил, со слов Ивана Павловича, обстоятельства сдачи пьесы: «Пришел Иван Павлович. Припомнил, как он по поручению брата носил к Коршу первую пьесу – „Иванова“ <…> „Отдал пьесу. Понравилась Коршу“» (Вл. Гиляровский. Заметки. Накануне у М. П. Чеховой. – «Голос Москвы», 1910, 17 января, № 13; ср. также: Чехов в воспоминаниях, стр. 113).

Сообщая о первом впечатлении, произведенном пьесой, Чехов отметил «похвалы, ей расточаемые»: «Всем нравится. Корш не нашел в ней ни одной ошибки и греха против сцены…» (Ал. П. Чехову, 10 или 12 и 21 октября).

Артист В. Н. Давыдов впоследствии вспоминал, что в артистической уборной театра Корша он получил от озабоченного Чехова сверток с пьесой: «Вернувшись из театра, сел читать. Ужасно мне пьеса понравилась. Едва дождался утра и бросился к Антону Павловичу на квартиру <… > Застал его дома и тут же категорически заявил, что „Иванова“ надо непременно играть» (В. Н. Давыдов. Кое-что о Чехове. Рукопись ЛГТМ; ср. также: Александр Плещеев. Что вспомнилось. Актеры и писатели. Т. III. СПб., 1914, стр. 113). Давыдов утверждал, что именно с этого момента стал горячим приверженцем Чехова-драматурга: «Я не помню, чтобы другое какое-либо произведение меня так захватило, как это. Для меня стало ясно до очевидности, что предо мною крупный драматург, проводящий новые пути в драме» («У В. Н. Давыдова». – «Одесские новости», 1904, 12 июля, № 6362. Подпись: ъ).

В своих письмах Чехов сообщал, что Давыдов однажды (это было 26 октября) затащил его к себе, «продержал до трех часов ночи», нашел в пьесе «пять превосходных ролей», уверял, что в ней все «тонко, правильно, чинно и благородно», и отнесся к ней «горячо, с восторгом» (Ал. П. Чехову, 29 октября). Давыдов, по словам Чехова, был убежден, что «Иванов» «лучше всех пьес, написанных в текущий сезон» (Лейкину, 4 ноября), что он «написал вполне законченную вещь и не сделал