Приехали в Нижнее Городище. Около трактира, на унавоженной земле, под которой был еще снег, стояли подводы: везли большие бутыли с купоросным маслом. В трактире было много народа, всё извозчики, и пахло тут водкой, табаком и овчиной. Шел громкий разговор, хлопали дверью на блоке. За стеной в лавочке, не умолкая ни на минуту, играли на гармонике. Марья Васильевна сидела и пила чай, а за соседним столом мужики, распаренные чаем и трактирной духотой, пили водку и пиво.
{09340}
- Слышь, Кузьма! - раздавались беспорядочно голоса. - Чего там! Господи благослови! Иван Дементьич, я это тебе могу! Сват, гляди! Мужик маленького роста, с черной бородкой, рябой, уже давно пьяный, вдруг удивился чему-то и нехорошо выбранился. - Чего ругаешься там? Ты! - отозвался сердито Семен, сидевший далеко в стороне. - Нешто не видишь: барышня! - Барышня... - передразнил кто-то в другом углу. - Ворона свинячая! - Мы ничего... - сконфузился маленький мужик. - Извините. Мы, стало быть, за свои деньги, а барышня за свои... Здравствуйте! - Здравствуй, - ответила учительница. - И чувствительно вас благодарим. Марья Васильевна пила чай с удовольствием и сама становилась красной, как мужики, и думала опять о дровах, о стороже... - Сват, погоди! - доносилось с соседнего стола. - Учительша из Вязовья... знаем! Барышня хорошая. - Порядочная! Дверь на блоке все хлопала, одни входили, другие выходили. Марья Васильевна сидела и думала все про то же, а гармоника за стеной все играла и играла. Солнечные пятна были на полу, потом перешли на прилавок, на стену и совсем исчезли; значит, солнце уже склонилось за полдень. Мужики за соседним столом стали собираться в путь. Маленький мужик, слегка пошатываясь, подошел к Марья Васильевне и подал ей руку; глядя на него, и другие тоже подали руку на прощанье и вышли один за другим, и дверь на блоке провизжала и хлопнула девять раз. - Васильевна, собирайся! - окликнул Семен. Поехали. И опять все шагом. - Недавнушко школу строили тут, в ихнем Нижнем Городище, - сказал Семен, оборачиваясь. - Греха-то что было! - А что? - Будто председатель себе в карман тысячу, и попечитель тоже тысячу, и учитель пятьсот. - Вся-то школа стоит тысячу. Нехорошо на людей клеветать, дед. Это все вздор.
{09341}
- Я не знаю... Что народ, то и я. Но было ясно, что Семен не верил учительнице. Ей крестьяне не верили; они всегда так думали, что она получает слишком большое жалованье - двадцать один рубль в месяц (было бы довольно и пяти), и что из тех денег, которые она собирала с учеников на дрова и на сторожа, большую часть она оставляла себе. Попечитель думал так же, как все мужики, и сам кое-что наживал с дров и за свое попечительство получал с мужиков жалованье, тайно от начальства. Лес, слава богу, кончился, и теперь до самого Вязовья будет ровное поле. И осталось уже немного: переехать реку, потом железнодорожную линию, а там и Вязовье. - Куда же ты едешь? - спросила Марья Васильевна у Семена. - Поезжай правой дорогой, на мост. - Чего? И тут проедем. Глыбина, не очень чтоб. - Смотри, как бы нам лошадь не утопить. - Чего? - Вот и Ханов поехал на мост, - сказала Марья Васильевна, увидев далеко вправо четверку. - Это, кажется, он едет? - О-он. Должно, не застал Баквиста. Экой дуролом, господи помилуй, туда поехал, и зачем, тут на цельных три версты ближе. Подъехали к реке. Летом это была мелкая речушка, которую легко переходили вброд и которая обыкновенно пересыхала к августу, теперь же, после половодья, это была река саженей в шесть ширины, быстрая, мутная, холодная; на берегу и у самой воды видны были свежие колеи - значит, здесь проезжали. - Вперед! - крикнул Семен сердито и с тревогой, сильно дергая за вожжи и взмахивая локтями, как птица крыльями. - Вперед! Лошадь вошла в воду по брюхо и остановилась, но тотчас же опять пошла, напрягая силы, и Марья Васильевна почувствовала в ногах резкий холод. - Вперед! - закричала и она, поднимаясь. - Вперед! Выехали на берег. - И что оно такое, это самое, господи, - бормотал
