запах! - Слушаю, ваше высокоблагородие. 'Какой приятный молодой человек! - думал Андрей Ефимыч, идя к себе на квартиру. - За всё время, пока я тут живу, это, кажется, первый, с которым можно поговорить. Он умеет рассуждать и интересуется именно тем, чем нужно'. Читая и потом ложась спать, он всё время думал об Иване Дмитриче, а проснувшись на другой день утром, вспомнил, что вчера познакомился с умным и интересным человеком, и решил сходить к нему еще раз при первой возможности.
{08099}
Х Иван Дмитрич лежал в такой же позе, как вчера, обхватив голову руками и поджав ноги. Лица его не было видно. - Здравствуйте, мой друг, - сказал Андрей Ефимыч. - Вы не спите? - Во-первых, я вам не друг, - проговорил Иван Дмитрич в подушку, - а во-вторых, вы напрасно хлопочете: вы не добьетесь от меня ни одного слова. - Странно... - пробормотал Андрей Ефимыч в смущении. - Вчера мы беседовали так мирно, но вдруг вы почему-то обиделись и сразу оборвали... Вероятно, я выразился как-нибудь неловко или, быть может, высказал мысль, несогласную с вашими убеждениями... - Да, так я вам и поверю! - сказал Иван Дмитрич, приподнимаясь и глядя на доктора насмешливо и с тревогой; глаза у него были красны. - Можете идти шпионить и пытать в другое место, а тут вам нечего делать. Я еще вчера понял, зачем вы приходили. - Странная фантазия! - усмехнулся доктор. - Значит, вы полагаете, что я шпион? - Да, полагаю... Шпион или доктор, к которому положили меня на испытание, - это всё равно. - Ах, какой вы, право, извините... чудак! Доктор сел на табурет возле постели и укоризненно покачал головой. - Но допустим, что вы правы, - сказал он. - Допустим, что я предательски ловлю вас на слоне, чтобы выдать полиции. Вас арестуют и потом судят. Но разве в суде и в тюрьме вам будет хуже, чем здесь? А если сошлют на поселение и даже на каторгу, то разве это хуже, чем сидеть в этом флигеле? Полагаю, не хуже... Чего же бояться? Видимо, эти слова подействовали на Ивана Дмитрича. Он покойно сел. Был пятый час вечера, - время, когда обыкновенно Андрей Ефимыч ходит у себя по комнатам и Дарьюшка спрашивает его, не пора ли ему пиво пить. На дворе была тихая, ясная погода. - А я после обеда вышел прогуляться, да вот и зашел, как видите, - сказал доктор. - Совсем весна.
{08100}
- Теперь какой месяц? Март? - спросил Иван Дмитрич. - Да, конец марта. - Грязно на дворе? - Нет, не очень. В саду уже тропинки. - Теперь бы хорошо проехаться в коляске куда-нибудь за город, - сказал Иван Дмитрич, потирая свои красные глаза, точно спросонок, - потом вернуться бы домой в теплый, уютный кабинет и... и полечиться у порядочного доктора от головной боли... Давно уже я не жил по-человечески. А здесь гадко! Нестерпимо гадко! После вчерашнего возбуждения он был утомлен и вял и говорил неохотно. Пальцы у него дрожали, и по лицу видно было, что у него сильно болела голова. - Между теплым, уютным кабинетом и этою палатой нет никакой разницы, - сказал Андрей Ефимыч. - Покой и довольство человека не вне его, а в нем самом. - То есть как? - Обыкновенный человек ждет хорошего или дурного извне, то есть от коляски и кабинета, а мыслящий - от самого себя. - Идите, проповедуйте эту философию в Греции, где тепло и пахнет померанцем, а здесь она не по климату. С кем это я говорил о Диогене? С вами, что ли? - Да, вчера со мной. - Диоген не нуждался в кабинете и в теплом помещении; там и без того жарко. Лежи себе в бочке да кушай апельсины и оливки. А доведись ему в России жить, так он не то что в декабре, а в мае запросился бы в комнату. Небось, скрючило бы от холода. - Нет. Холод, как и вообще всякую боль, можно не чувствовать. Марк Аврелий сказал: 'Боль есть живое представление о боли: сделай усилие воли, чтоб изменить это представление, откинь его, перестань жаловаться, и боль исчезнет'. Это справедливо. Мудрец, или, попросту, мыслящий, вдумчивый человек отличается именно тем, что презирает страдание; он всегда доволен и ничему не удивляется.
