именно это и задумал? Как бы его спросить?'
Но тут очередь доходит до него, и внутренняя пружина вышвыривает тело из строя, Мишка произносит слова, прыгает дурацкий танец дикаря, который сам придумал, потом 'поднимает' нашептанный камень, давно приготовленный в рукаве, долго всем показывает и швы-рряет! через Родовой Камень в сторону водопада, и тот летит, летит, постепенно исчезая из вида... Рекорд Мира!
Взрыв голосов! Мишка сегодня кумир дня, почти такой же как Пашка, ведь совсем недавно ириты узнали, что их сыновья избежали реальной смертельной опасности, и заслуга в этом принадлежит чудному необычному мэтрону, который с королём разговаривает на равных и даже на Посвящении валяет дурака.
- Не задавайся, сын мой. Пусть гордыня избежит тебя, а любовь пребудет в тебе всегда! Слава сияющему!
- Слава сияющему! Благодарю тебя, Мудрый.
Во время этих недлинных речей Вождь делает своё нудное дело, и Мишке невдомёк, что для него, видавшего всякое, вливание в клан полсотни молодых - радость и счастье, гарантия выживания подопечных в нелёгких условиях и своеобразная оценка правильности его правления и это счастье гораздо выше, чем признание его силы в борьбе за такой хрупкий приз, как Власть.
- Мэтр, там, на склоне - воины. Их много, три руки...
- Ты молодец, Мроган. Но я знаю. Это не враги.
'Я могу теперь без отца, прямо обращаться к Вождю!' - думает вдруг Мишка и ощущает гордость и такой прилив сил, что готов лететь за своим камнем к водопаду.
Церемония длится ещё долго. За это время точки на склоне превращаются в фигурки с ручками и ножками, которым спускаться ещё не одну метку и пропадают совсем в изгибах тропы.
Праздник заканчивается танцем воинов, который исполняется всеми совершеннолетними вокруг Родового Кланового Камня и в этот раз к отцам и дедам добавился ручеёк молодых воинов, охотников и разведчиков.
А невесты спляшут сегодня вечером, их дело теперь ждать женихов, шить себе наряды и тащить обыденный груз ежедневных работ, которые они, впрочем, и так уже много лет выполняют.
Строй давно нарушился, семьи соединяются и потихоньку топают вниз по склону, к себе, ждать пира, который начнётся вечером. Мишка с отцом обнимают и мать, и сестрёнку, и друг друга. Они идут по мягкой невысокой траве, как невиданный сухопутный осьминог, переполненные временным уютом своего семейства, крепко сжимая друг друга руками.
Но и эта идиллия длится недолго. Сразу же за стеной послышались крики: 'Фарис-Ка! Фарис!' и юная метролла упорхнула с кучкой подружек, отца отозвали в сторону кухни и к своим кельям добрались только мать и сын.
- Ма, ну как тебе церемония? Устала?
- Мы так волновались, сынок, особенно, когда пришел гонец.
- Похоже, он не слишком спешил, ма?
- Не мне судить, сынок, ты же не король, зачем ему бежать?
- Мы так торопились, ма.
- Я знаю, малыш.
- Откуда ды знаешь?
Она, не отвечая, показывает себе на сердце, а Мишка вдруг, не к месту, вспоминает слова принца: 'самые сильные звуки души бывают в моменты самых сильных потрясений'.
- Ма, а когда ты меня чувствовала?
- Ну, что ты спрашиваешь глупости? Всегда, все эти дни.
- Нет, не так. Когда ты знала точно, что это - я?
- Малыш! Что ты задаёшь вопросы, на которые невозможно ответить? Ты, разве помнишь, о чём ты думал и в какой момент?
'И в самом деле' - думает Мишка - 'чего я пристал?' и прижимается к матери, с которой так спокойно и можно говорить о чём угодно. Они просто сидят, думая о своём.
- На второй день, в середине.
Голос матери звучит неожиданно, Мишка уже и забыл о своём вопросе. 'Это, когда я дрался с Канчен-Той' - вспоминает он.
- И что ты почувствовала?
- Не помню, сынок. Испугалась вдруг, что-то из рук выронила, потом подумала, как ты там?
- А ещё было такое?
- Было, конечно, - она шевелит губами и пальцами, вспоминая - я вдруг увидела мёртвого мальчика, но не тебя, и испугалась. А в тот день, ну, ночь, когда вы вернулись, я видела, как ты падаешь, несколько раз, и поняла, что вы спешите.
- Ну, ма, ты даёшь! У тебя такой Дар пропадает!
- А она красивая?
Вопрос настолько неожиданный и щекотливый, но сразу понятный, что Мишка сразу и отвечает, не думая, как будто ножом режет:
- Она хорошая!... Может и красивая.
Мать, наверно, что-нибудь ещё спросила бы, но с визгами врывается толпа девочек во главе с Фарис, которые, увидев Великого Мрогана, замирают и смотрят как на необычайное чудо природы:
- Мроган, а правда ты заколдовал великана?
- Кто это сказал?
- Все говорят! Он хотел вас поймать, а ты его заколдовал, да?
- Девчонки, бегите играть, или на кухне помогите..
- А нас заколдуй... Ну заколдуй, ну что тебе стоит?
Они так пронзительно и так долго просят, нарушая идиллию разговора с матерью, что Мишка, сдаваясь, чтобы только избавиться от юной кампании, перевязывает их общей невидимой верёвкой:
- Ну, всё, заколдовал! Всё! Не кричите!
Шалуньи сначала не понимают, думая, что он пошутил, но, ощутив то, что не могут отойти друг от друга, начинают дёргаться, толкаться, улыбающиеся лица становятся испуганными, капризными, сердитыми и даже плаксивыми, они все сразу забывают, что сами об этом просили и злятся, чувствуя несвободу.
