— Бывает. У меня один раз так вышло: послал телеграмму жене, домой приехал, а телеграмма к вечеру прибыла вслед за мной.
— Я три дня назад посылала…
— А, бардак кругом, — махнул он рукой.
Мы въехали во двор теткиного дома и затормозили у подъезда. Я вышла из машины, подняла голову и посмотрела на Серафимины окна. Никто оттуда мне не улыбался и не размахивал руками.
— Какая квартира? — спросил таксист.
— Спасибо большое, я сама как-нибудь…
— Донесу, мне нетрудно.
— Третий этаж… — усомнилась я.
— Ерунда, идемте.
Мы поднялись на третий этаж: я с одним чемоданом, а “добрый самаритянин” с двумя. Я нажала на кнопку звонка — он не работал. Тогда постучала. Дверь открылась, и я увидела тетю Веру, соседку Серафимы из одиннадцатой квартиры.
— Лика, — ахнула та. — Лика, милая, приехала… а что ж Серафима-то ничего мне не сказала? Или ты сюрпризом?
— Телеграмму посылала… — с некоторой обидой ответила я.
— Бог с ней, с телеграммой. Вот тетка-то обрадуется…
Мы обнялись и облобызались. Тетя Вера — добрая душа и одинокая женщина, Серафима ей как родная.
— Вот видите, — сказал таксист. — А вы переживали. Говорил, телеграмма запоздала, так и есть.
Раз пять сказав ему “спасибо”, я распрощалась и вошла в квартиру.
— А Серафима где? — спросила на ходу.
— Дома. Голова у нее с утра болит. Тут я увидела свою тетушку. Она возлежала на диване, вытянув ноги в туфлях на устрашающей высоты каблуках. Голова ее была обмотана полотенцем, в левой руке чашка, а в правой сигарета.
— Привет, — сказала я. Серафима на меня посмотрела и закатила глаза.
— О Господи… Я про тебя забыла.
— Приятно слышать. Между прочим, я час прождала на вокзале. У меня три чемодана, и все тяжелые. Я выхожу замуж за графа или уже нет?
— Иди я тебя поцелую, дитятко.
— Ты свинья, Серафима.
— Да ладно, не злись…
Мы поцеловались, и я села рядом, подозрительно ее разглядывая.
— Что-нибудь не так? — спросила я через минуту.
— Прости меня, убогую. Я должна была предупредить, чтобы ты не приезжала.
— С чего это вдруг? — удивилась я.
— Неприятности. И весьма крупные.
— Что еще за неприятности? Влюбилась?
Тетушка махнула рукой.
— Работа…
Я нахмурилась. Ее работа с самого начала не вызывала у меня доверия. То есть не сама по себе (работала она бухгалтером), а место, где тетушка прикладывала свои недюжинные способности. Местом этим было казино. А я являюсь убежденным противником азартных игр.
— Развалилась ваша контора? — задала я наводящий вопрос.
Тетка разглядывала потолок, я тоже подняла голову и с готовностью на него воззрилась. Ничего интересного обнаружить не удалось.
— Говорю, контора ваша развалилась? — напомнила я о своем существовании, повышая голос.
— Контора процветает, — хмыкнула в ответ Серафима. — А я, судя по всему, скоро накроюсь.
— Что? — не поняла я.
— Повесили на твою тетушку восемьдесят семь миллионов. Отдать нужно в недельный срок. Со вторника включат “счетчик”.
Я вытаращила глаза и попыталась переварить информацию.
— Что значит “повесили”?
— То и значит. Подставили, прокатили, объегорили. Короче, у меня неприятности и головная боль.
— Ничего себе неприятности. Неприятность — это когда каблук сломаешь, а здесь восемьдесят семь миллионов… Это же… Ты ведь этих денег не брала? — строго спросила я.
— Само собой.
— Так чего ж на диване лежишь? Надо идти в милицию, в прокуратуру… не знаю, какие еще органы этим занимаются.
— Ты, деточка, часом не спятила? Какие органы тебе привиделись?
— Местные.
Серафима свистнула и даже пальцем у виска покрутила, так ее потрясла моя крайняя отсталость.
— Послушай, ты ведь не собираешься их отдавать? — ужаснулась я. — Где ты возьмешь такие деньги?
— Продам квартиру, машину, гараж…
— А также мебель, одежду и обувь, — подсказала я, тетка нахмурилась. — Не можешь ты серьезно говорить подобную чепуху. Постой, а этот, как его, Петр Сергеевич, твой директор. Ты утверждала, что он сказочной доброты мужик. Он что говорит?
— Во-первых, оказалось, что не только доброты, но и простоты. Во-вторых, он уже десять дней где-то отдыхает, и найти его возможным не представляется.
— Ты ходила к юристу, консультировалась?
Тетка опять выразительно покрутила пальцем у виска.
— Молчи лучше, не тревожь меня.
— Что-то я не понимаю, — стала я гневаться. — Странно ты себя ведешь. Ни за что ни про что с нее требуют огромные деньги, а она на диване лежит и потолок разглядывает.
— Я не просто разглядываю, я думаю.
— И что надумала? Тетушка тяжко вздохнула.
— Придется платить. Ох, все-то нам по грехам нашим!
— Какие грехи? Ты брала эти деньги или нет? Изъясняешься чрезвычайно туманно, это меня тревожит…
Я не успела до конца высказать свою мысль, как хлопнула входная дверь, и в комнату бесцеремонно ввалились две личности мужского пола и совершенно непотребного вида. То есть вид сам по себе был довольно обыденным, но подобных манер мне никогда раньше наблюдать не приходилось. Поэтому в первую минуту я растерялась, а потом и вовсе лишилась дара речи. Эти типы вломились в квартиру, не дав себе труда постучать или каким-то иным тривиальным способом оповестить о своем появлении пнули ногами дверь комнаты, насвистывая и на ходу засовывая руки в карманы давно не стиранных штанов. У одного из них недоставало половины передних зубов, у другого левое веко было как-то странно прикрыто. В общем, они производили впечатление немытых, ущербных и совершенно неуместных в Серафиминой квартире личностей.
Тетушка не проявила по поводу их появления ни ужаса, ни удивления.
— Привет, Серафима, — сказал беззубый.
— Привет, — ответила она равнодушно и продолжила разглядывать потолок.
— Ну и как там наши денежки? — ухмыльнулся беззубый, вслед за ним ухмыльнулся и его приятель.
— Как в банке, — серьезно ответила Серафима. — Надежно, выгодно, удобно.
— Может, тебе какой намек дать? — не унимался парень. — Может, ты шевелиться начнешь…
— Я шевелюсь. Продаю квартиру. Юрик в курсе, я ему звонила.
— А это кто? — подал голос второй тип, кивнув в мою сторону.
