и все такое. Но прапрадедушка не сильно шифровался – он вообще предлагал пластину вынуть и по книге читать, а только у меня тогда книги не было, ну и тащить с собой тот фонарь… Вот я и скопировал. Он весь в саже, получилось точно.
– А отверстия как прорезал?
– Ну как были на пластине, так и я прорезал.
– Задачка. – Магдала сполоснула и вытерла руки.
Она думала про Себасову картинку и после, когда опять сидела в библиотеке. Роза дала ей толстую тетрадь в клеточку и велела вести дневник. «Как мистер Хейердал?» – «Угу».
Магдале писать было непривычно – и от торжественности она принялась выводить буквы, как учили на уроке чистописания: «Чтобы девушка могла написать свадебную открытку своим друзьям», – так говорил старик-учитель. И вот такими каллиграфическими строчками, напрягаясь и радуясь, она исписала страницу, начала другую, и тут приключения закончились. Дальше были чистые клеточки, голубые, и бумага голубоватая, прохладная. Магдала посидела еще над тетрадью, потом стала рисовать. Она изобразила почтовую чайку, потом пышную розу, а потом, понятное дело, стала рисовать завитушки, как на картинке повара. Потому что дальше картинки пока не было ничего, ну разве что сегодняшний ужин.
– Хм, – сказала хранительница.
Магдала ойкнула и закрыла страницу растопыренной ладонью, как школьница на уроке.
– Я что-то видела, – сказала миссис О’Ши жестяным ирландским голосом. – Что-то знакомое.
– Чайку?
– Чаек тысячи, – сурово отвечала Роза. – Но есть вещи, которых вовсе не тысячи на белом свете.
Магдала покраснела, как свекла, но все-таки проговорила:
– Из-за плеча читать нехорошо!!!
– Очень нехорошо, – отвечала хранительница, усаживаясь на стол. – Но таскать у старика книги…
– Не я же, – нашлась Магдала.
– Не ты же, – передразнила Роза. – Но нет ничего тайного, знаешь ли… Почерк уж больно у тебя четкий, от дверей видать. Скажи мне, прелестное дитя, книга цела? Или юный дом Себас уже прикрывал ею миску с маринованной морковкой?
– Никакую морковку он не накрывает, – честно отвечала Магдала. – Он над этой книгой трясется, как и вы, даже еще больше. – Тут девушка спохватилась, потому что Роза ничего о кладе не сказала, могла и не знать.
– Ну, трясется или нет, а синьора Бонинчи я у него отберу, конечно. Ты ему так и передай.
Роза осторожно спрыгнула со стола и пошла к полкам – выбирать себе послеобеденное чтение. Магдала бы посмотрела, как она это делает – как меняется лицом, но сейчас было не до того. Она схватила тетрадку – мало ли что! – и поспешила на камбуз.
Повар Перейра жарил лук. Грибы он уже обжарил отдельно. Магдала оторопела в этом вкусном чаду, ей захотелось и грибов, и жареного луку, и сливочного соуса, но повар уже разогнал испарения и не очень вежливо толкал Магдалу в раскрытую дверь.
– Иди, иди, помощников пока не надо.
– Не надо? А Роза-то про книгу знает!
– Насвистела ей?
– Нет! – взвизгнула Магдала и даже ладошкой отмахнулась: – Ничего я не насвистела. У нее глаз знаешь какой! Лук подгорит!
Себас кинулся к плите.
Магдала, опомнившись, вытащила книгу пирата из ящика и присела к кухонному столу. Перейра шипел и плевался и лязгал сковородками, но тут пришел черед куриной печенки, и у Магдалы было никак не меньше десяти минут. А десять минут – это же вечность. Она вытащила картонку с прорезями и засмотрелась на нее. Надписи да завитушечки… завитушечки да закорючечки…
Она вскочила и выбежала из камбуза, не сказав ни слова повару. Пластинку взяла с собой.
– Что это? – спросил доктор Омар. В медпункте пахло эфиром и валерианой, и холодом. Доктор без приязни смотрел на грязную картонку.
– Надпись. – Магдала пальцем даже потыкала, чтобы доктор своих врачебных рук не марал. – Синьор доктор Омар, я думаю, что это надпись арабская…
– О боже мой, – пробормотал доктор, он был из приличной христианской семьи, ливанец, а Омаром его матушка назвала в честь актера Омара Шарифа, но не будешь же объяснять это ребенку. – Кажется… кажется, это имя Божие… ну то есть имя Аллаха. Неужели ты сама не знаешь таких элементарных вещей?
– Здрасте, с чего бы это? – Магдала огорчилась. – У нас арабы-то бог знает когда были, уж и не помнит никто, и не пишут по-ихнему, это уж и подавно. А я-то думала, вы знаете, ну извините.
Схватила картонку – и только ее и видели. Доктор перевел дух, вытер взмокший лоб и печально посмотрел на притулившийся в углу образ Девы.
Магдала решила, что лишних вопросов задавать не будет. Вот просто не будет, и всё. И она решительно вошла в библиотеку, шлепком припечатала картонку на столе перед Розой и сказала, сложив руки на груди:
– Миссис О’Ши! Говорят, тут написано имя Аллаха.
Хранительница посмотрела на Магдалу. Поглядела искоса на картонку. Ничего не сказала. Поправила очки и внимательно посмотрела на лежащий перед нею предмет. Поклацала клавишами на компьютере, уставилась на экран (что там было, Магдала не видела, только в очках отражались синие и золотые пятна). Поднялась, пошла вдоль полок, забралась, покряхтывая, на стремянку, посмотрела там в какой-то том.
Спустилась, села опять на свое место, подняла очки на лоб и произнесла:
– Здесь написано: «Аллах, Светоч Вселенной, да будет благословенно имя Его».
– Ничего себе, – выдохнула Магдала. – Ничего себе… Светоч Вселенной… Спасибо.
Она хотела было схватить картонку, но Роза наложила на нее костлявую загорелую ладошку.
– Потом, миссис Роза, потом все расскажу, вот честно, – жалобно пропищала Магдала, вытащила разбойничий трафарет и была такова.
Повар ее ждал. Стоял в дверях камбуза – руки на груди, пальцы в кулаках, глаза бешеные.
– Светоч Вселенной. – Магдала помахала у него перед носом картонкой. – Пусти, глупый человек, я буду думать, а ты готовь ужин. А то Роза заберет у нас книгу, и все тут.
Магдалу понесло. Как будто она выпила апельсинового вина: все сделалось четкое, ясное и золотое. Раз хранительница знает, что Себас стащил «Средоточие чудес», то рано или поздно – и скорее всего, сегодня же – она ее заберет. Раз есть загадка, надо решать. Поэтому поварово бешенство ее не остановило. Она села опять к столу и принялась соображать.
Соображала она вслух, вполголоса, как привыкла со своими
