– Горазон! Вернее, его призрак. Ты слышал, что люди, умершие не своей смертью, не могут переселиться на тот свет и бродят среди живых, пытаясь найти успокоение?
– Нет… да, то есть слышал, конечно, но это же сказки!
– Сказки, конечно, но одной ночевать страшно. Ида рассказывала, что едва наступает полночь, Горазон летает по дому и стонет, и воет, и плачет, и умоляет развязать ему глаза! А Ксюня жалуется, что он жуткий проказник. То стены зубной пастой измажет, то лампочки в люстрах перебьёт, то закашляет, то засвистит, то стрелки в часах переведёт, то в бильярд сам с собой поиграет, то семечек у Ксюни наворует и шелуху по всему дому разбросает… Ида Григорьевна называла это «проделки Горазона».
– Ужас, – искренне поразился Славка. – Проделки Горазона! Ну надо же…
– Так что давай спать вместе! Одна я боюсь.
– Я… не могу. Извини, – покраснел до корней волос Славка.
– Понимаю, – улыбнулась Лидия. – Я тоже в такие дни предпочитаю одиночество. Спокойной ночи! – Она чмокнула Славку в щёку, помахала рукой и побежала по коридору. Её изящества не мог скрыть ни махровый халат, ни сланцы, звонко шлёпающие по пяткам.
Славка вытер со лба испарину и испуганно огляделся. От волнения, восторга и страха задрожали колени. Ну и вляпался он!
За один вечер превратился в бабу, согласился кормить покойницу и теперь с замиранием сердца вынужден ждать привидения…
Паша Горазон сидел на люстре и лузгал семечки.
Сегодня шалить не хотелось.
Летать было скучно, выть не было настроения, а пачкать стены казалось пошлым. Не хотелось бить лампочки, играть в бильярд, свистеть, кашлять и даже переводить часы на полгода назад.
Хотелось уюта, тепла и философии.
Всего этого на люстре было достаточно. В особенности тепла. С уютом тоже было нормально, да и с философией проблем не было, несмотря на то, что тело маялось от своей бестелесности, а душа тосковала от неприкаянности.
Хотелось решить вопрос: достойно ли он прожил жизнь?
Что оставил после себя?
Роли?!
Тысячи безликих, бездушных ролей – штамповок и однодневок – в глупых сериалах и напыщенно- многозначительных фильмах, цель которых…
Чёрт, он даже не знал, какая у этих киноподелок цель, какая идея…
Он играл, ему платили.
Ему платили, он играл.
Плохо ли, хорошо ли, судить не ему. Зрителям нравилось.
Но ведь странное дело – стыдно, как стыдно теперь за всё, что он делал, за всё, что сыграл.
И самый главный вопрос – зачем?
Зачем он расстрелял из автомата Калашникова добрейшего дядюшку Пита в боевике «Кровь, спорт и деньги»?! Зачем так натуралистично трахал неопытную и стыдливую актрису Акееву в мелодраме «Голая истина»?! Зачем согласился сыграть в голливудской комедии голого монстра, у которого из ушей торчали костлявые руки, а из жопы, простите, змеиный хвост?!
Где разумное, доброе, вечное?!
Раньше актёры играли глазами, а теперь – мышцами. Вот из-за этого он и погиб, придурок. Он не выполнил своего предназначения, неправильно использовал свой талант, вот его и убрали за профнепригодность.
Шелуха от семечек кружилась и падала на пол…
Зачем?! Ответа на этот вопрос не было.
Лучше бы он воткнул пару рябинок в землю, собрал щитовой домик на даче и состругал сына с душевной хохлушкой из села Клошевка. Лучше бы он растил лютики на балконе, чем варганил карьеру дешёвой знаменитости, от которой сходят с ума все бабы от Чукотки до Папуа Новой Гвинеи.
До сих пор стыдно перед юной Акеевой. Она плакала после съёмок в гримёрке, замазывая засосы тональным кремом.
– Тьфу! – особенно смачно сплюнул кожуру на пол Паша и тихо завыл.
Зачем?! Зачем он так бестолково и бессмысленно жил?! Разорялся, растрачивался, распалялся, разменивался…
Зачем так гнусно и некрасиво погиб?!
Кто знал, что душа от этого будет маяться, тело болеть, а сердце разрываться в параллельных мирах? Кто знал, что за это путь на небо ему заказан? Кто знал, что за эти грехи и нелепую гибель он будет скитаться в большом скучном доме и безобразничать, чтобы привлечь к себе внимание, которое, в сущности, ему ни к чему, но надо же чем-то заняться нестарому, симпатичному призраку!
Горазон помахал в воздухе нематериальными ногами и, сунув, два предполагаемых пальца в рот, громко свистнул.
За окном забрезжил рассвет, пора было сматываться в призрачную, неудобную параллель. Летние ночи такие короткие, и у призраков так мало времени на философию!
Пашка грохнул всё-таки на прощание пару лампочек в люстре, плюнул невесомой слюной в портрет Георгия Георгиевича на стене и, завыв «у-у-у!» через стену улетел в нежилое пространство грёз, тьмы, маяты и вечных скитаний.
ПРИЗРАК!
Это была лучшая его роль.
И лучшая форма существования.
Лидия крутилась в широкой кровати и не могла заснуть.
Не нужно было приезжать на эти похороны.
Ну и что, что Ида внесла её в список гостей, откуда бы она узнала, что её воля не выполнена?
В то, что ей завещаны какие-то деньги, Лидия Федина не верила и не испытывала ни малейшего интереса к завещанию Гошиной. Старуха и так устроила жизнь Лидии таким образом, что она ни в чём не нуждалась.
Не стоило приезжать.
Лидия встала, закурила и подошла к окну. За стеклом темнел хвойный лес, который Ида не позволила вырубить. Старуха гордилась вековыми деревьями и называла их «мои колючие ровесники».
Перед лесом блестел водной гладью искусственный пруд. На его создании настоял модный ландшафтный дизайнер, но Ида невзлюбила тихую заводь за зелёную ряску, обилие плавучих лилий и тучи мошкары, вьющейся над водой. Одно время в пруду пытались развести карасей, но караси сдохли, а вместо них завелись лягушки, которые изводили домочадцев по ночам своим кваканьем. До ликвидации этого пруда у Иды Григорьевны так и не дошли руки.
Лидия включила свой «мёртвый» мобильник и позвонила Мишке.
Мишка немедленно сбросил вызов, дав понять, что их ссора всерьёз и надолго. А скорее всего – навсегда.
Лидия не хотела плакать, но заплакала. Единственное, чего не смогла ей купить богатая опекунша – Мишку. Белокурого, безалаберного, безответственного и дико обаятельного Михаила Петровича Вахрамеева – двадцати четырёх лет отроду.
Чтобы не ждать от него звонка, Лидия снова отключила мобильник, завалила его подушками и вышла на балкон.
Этаж был второй и она, свесившись через перила, всерьёз задумалась, – а не сброситься ли вниз на почве несчастной любви?.. В телефоне найдут номер Мишки, дядя Гоша обязательно сообщит ему, что у Лидки сломаны ноги, или что-то ещё, и Вахрамеев примчится, чтобы сопереживать её душевным и телесным страданиям.
Или не примчится.
Так стоит ли ноги ломать?!
В раздумье над этим вопросом, Лидия закурила вторую сигарету.
