А вообще мы с ним почти ровесники, да еще и тезки, но как-то вот повелось «Васёк» и «дядь Вася» — и так пятнадцать лет уже. В разных ПТУ учились, поэтому он — один сантехник, обычный, а я другой. А разницу хрен объяснишь, не сказать чтобы обычные сантехники хуже чинили или после них ломалось, на вызовы по очереди ходим, и жалоб поровну. Ну, у них, в ПТУ-18, говорили: «Послушать большую раковину», а у нас, в ПТУ-19: «Поболтать с подземными лемурами», — разница понятна?
Самому не нравится выдумывать вот это все про обои, да еще и Аньку за глаза обидел, а она не такая. Но тем, кто из ПТУ-18, не объяснишь, что иногда надо просто походить по своему району, где трубы лежат, даже иногда вроде слышно, как там в трубах — будто маленькие лапки топ-топ-топ.
— Галочка, и не предлагай, ты же знаешь — я уже два года как завязал. Никаких секретов, просто врачи сказали: теперь после любой рюмки сразу кирдык. Сердце, сосуды — ни к черту, вся, блин, кровеносная система, я же сам сантехник, мне всю эту внутреннюю сантехнику теперь в порядке держать надо.
Это, конечно, для красного словца. В городе все наоборот: другие электрики следят за кабелями — это у города кровеносная система. Ну а мы, значит, — за движением воды. И прочих жидкостей. Это как бы нервные импульсы, нормально проходят — город правильно двигается, а если что напортачить — сразу эпилепсия.
Но Галка и сама все понимает, а водку всучить пыталась по старой привычке, у нее на ликероводочном подруга, она что-то с кое-какими бутылками делает, помечает их особо, а Галка, значит, здесь продает в минимаркете круглосуточном, они так мужиков размечают, а потом на эти бутылки наводятся и давай ночью… Не знаю что, честно говоря. И не интересуюсь.
Так что мне только хлеб и колбасу. Черт, и молоко. И сыр. И чай вроде кончался. И что там она еще говорила, черт… Самое сложное — это дома объясняться в такое время. И куда четыре часа делись?
— Анечка, солнце, никаких секретов, ей-бо, последний вызов надо было закончить — не оставлять же целый дом на ночь без воды? А потом с Васей, он тож задержался, заскочили пива выпить. — «Мда, хорошо, принял одну таки уже перед домом, с запахом нормально».
Лицо у моей Анечки сложное, но она добрая, очень старается. Во-первых, внешне как бы верит, что да, задержался, да, с Васей. Где-то поглубже изображает, что верит, как любая жена: «Завел себе кого-то, ну пусть его, сорок пять мужику, отстреляется и вернется». Ну понятно, уж моя-то Анечка непростушка, давно разгадала, что и как я делаю, и ключи мои, и гайки, и руки грязные ее не обманут.
Зато она не была бы так спокойна, если бы знала, что сон-траву прабабкину зря мне в суп сыплет, давно уже эти штучки на меня не действуют (тем более что из пузырька Клав Клавдиевны отхлебнуто для надежности), лучше бы хлороформом запаслась, раз так не терпится. Но услуга за услугу: она притворяется, что ничего в моей работе не понимает, и я тоже притворюсь, что заснул.
Только когда за ней закрывается окно, я быстро одеваюсь и отправляюсь к тем, кто меня ждет: восьмой по счету люк от начала соседней улицы. Погода так себе, конечно, и люки ржавые еще руками ворочать, в шахте этой все ржавое, мокрое, слизь… Ну не мне бы на ржавчину и сырость пенять. К тому же у других сантехников есть свои обязательства.
— Да ничего я не скрываю, никаких секретов, — говорю я на понятном тем языке, стараясь почти не двигаться и делать успокаивающий жест очень плавно, пока десятки маленьких лапок, почти человеческих, изучают меня на ощупь, а огромные лемурьи глаза — на вид. — Я бы конечно рассказал что-нибудь, да только те, наверху, так и не придумали ничего интересного.
ХЕЛЛОУИН ПРОФЕССОРА ПАХОМОВА
Пахомов опять попытался заснуть. Самолет мирно гудел, свет в салоне притушили, на экранах телевизоров мелькала какая-то погоня… Нет, заснуть не получится, нечего и мечтать. Не помогает даже предыдущая бессонная ночь. Последняя ночь дома. Он опять прокручивал в голове все то, что рухнуло на него и его семью за последние три месяца. Впрочем, на всю страну. Еще в июне жена ездила отдыхать в Испанию, вернулась довольная, строила планы, как они будут ремонтировать их маленькую квартирку, покупка которой ввергла их в кучу долгов. Планы так и остались планами: грянул августовский дефолт. Деньги были взяты в долг не у бандитов, у друзей. Которые сами сели на мель, а кое-кто и в минус.
Он хорошо помнил, как в середине сентября, недели через три после дефолта, жена проснулась утром в слезах, со словами: «Неужели это все та же страна, мне снилось, что мы уехали». И он понял, что выбора-то особого нет. Сколько можно? Он никогда не хотел уезжать насовсем, мотался на несколько месяцев в научные шабашки в Европу. Но насовсем — об этом даже не думал. Сын учится в институте, дочь в хорошей школе, куда им.
Тем утром он принял решение. Отъезд получился скорым, поспешным. Договорились, что жена с дочкой присоединятся к нему позже, когда он хотя бы немножко обживется. Сын продолжит учебу в институте. Пахомов схватился за первое подвернувшееся приглашение и, получив визу, взял билет на 31 октября до Нью-Йорка.
За круглым окошком самолета серел бесконечный день. Который час подряд — и все два пополудни. Стюардессы сновали по салону, разнося алкоголь, льющийся на рейсе Москва — Нью-Йорк рекой. А Пахомов старался не думать о последних минутах в аэропорту, о том, как перехватывало дыхание. Как побледнело и стало таким взрослым лицо сына.
— Ничего, ничего, — говорил он больше для себя, — не прежние времена, мир стал маленьким… Это раньше было — уехать, как в небытие кануть…
Маленький значок самолета на экранах телевизоров наконец-то достиг американского берега, загорелась лампочка «пристегнуть ремни». Когда самолет коснулся земли, Пахомов по европейской привычке захлопал в ладоши, но осекся: никто его не поддержал.
Переходы внутри аэропорта казались бесконечным лабиринтом, а длинная очередь к границе — совершенно неподвижной. Граждане Америки и носители зеленых карт споро ныряли в отведенные для них проходы и исчезали за распашными дверями, уже на территории США. Пограничник, пропускавший Пахомова, был корректен и деловит, как хорошо отлаженный автомат с газированной водой. Он произвел действия, для которых был предназначен, точно, четко, без спешки.
Распашные двери наконец-то открылись и для Пахомова. Наверное, он должен был что-то почувствовать, что-то важное. Но увы, ничего, кроме практического вопроса — где тут автобус до автовокзала в Манхэттене, — у него в голове не было. Надоело думать и переливать свои сомнения из пустого в порожнее. Хотелось последовательно выполнять простые действия, которые должны привести его в город Троя, штат Нью-Йорк. Где он сможет сначала выспаться в гостинице, а потом приступить к работе и решению мелких бытовых проблем: поиску жилья, мебели, какой-то посуды… Словом, он наконец-то займется тем, что неплохо отвлекает от дурацких мыслей о смысле жизни.
Неожиданно что-то яркое и нездешнее отвлекло Пахомова от здоровых практичных мыслей: серебристо-серый холл аэропорта неспешно пересекала стайка вампиров и ведьм. Они о чем-то весело щебетали, а одна из самых юных ведьм, встретившись взглядом с Пахомовым, приветливо пропела: «Happy Halloween!» Ну да, ведь сегодня канун Дня всех святых, праздник Хеллоуин. В России он почему-то так и не прижился. Пахомов улыбнулся и продолжил свой путь к выходу. Он не понимал смысла этого праздника: ну что за удовольствие рядится во всякую нечисть?
Автобус медленно полз по направлению к Манхэттену. Больше стоял в пробках, чем полз. А ведь еще добираться до Трои, часа три, наверное. Только к полуночи и приеду. Пахомов поглядывал в окошко. Он никогда не бывал в Америке и удивлялся тому, что совершенно не видно небоскребов, только какие-то пакгаузы и красные кирпичные здания, при виде которых в голову приходило неуместное слово «арсенал».
«Похоже, Америка действительно существует, — почему-то развеселился Пахомов. — Но нет, не
