буквы.
– Вот, – сказал рыжий. – Когда как следует разберешься, надо все как следует представить. Потом как следует потрясти, – он поболтал стеклянной штукой в воздухе, и она слабо громыхнула в ответ. – И бац!
– Что «бац»? – не понял Павлик.
– Готово.
Костик спрятал таинственный колпак обратно и пошел на свой вчерашний пост присматривать за коридором.
– Откуда он все это умеет? – задумчиво спросила Танька. – И почему знает всякое? Про няньку, и вообще.
Павлик пожал плечами. И Маша тоже пожала.
«Какая разница, – сказала она про себя. – Главное, что он пришел. А то бы еще чуть-чуть, и она тут все сожрала».
– Ермакова, – сказала вдруг Алла Константиновна, – ты почему такая растрепанная? Ну-ка иди сюда.
Маша сморщилась. Голос у Аллы Константиновны был неприятный, визгливый, а пальцы скрючились, как птичьи когти, – и идти к ней причесываться совсем не хотелось, тем более что косы еще ни капельки не успели растрепаться.
Не бояться становилось все труднее. За задернутыми занавесками ворочались нетерпеливые чудища, цветные карандаши все, как один, рисовали серым, а игрушки жались друг к другу и испуганно сверкали остекленевшими от тревоги глазами. В середине дня на улице повалил снег – такой густой, что за ним ничего не стало видно: ни деревьев, ни домов, ни забора. Весь мир словно исчез. Остались только страшные сказки и потерявшиеся в снегу дети. Из-за погоды отменили прогулку, и весь день пришлось сидеть взаперти. Снаружи раздавалось металлическое позвякивание и мерный шорох: это были нянечки; нянечки в своих белых халатах мыли лестницы и коридоры, кружили вокруг со своими тряпками и ведрами, перекликались хриплыми каркающими голосами, как хищные птицы. А та, самая хриплая и хищная, молчала. Она плела тени и шепоты, вытягивала свет из лампочек, выдирала из книжек счастливые окончания и заменяла их печальными и недобрыми.
Дети притихли и насупились. Лена Стрельникова хныкала и просилась домой, но ее никто и не утешал, и не дразнил. Павлик угрюмо стучал о стенку наполовину сдувшимся мячом, но Алла Константиновна не делала ему замечаний. Все были вялыми и какими-то безразличными, и с каждой минутой становились все более бледными и тусклыми, словно выцветали потихоньку. Даже рыжая шевелюра новенького слегка поблекла.
– Ну как, получается? – спросила Маша, улучив минутку, когда Алла Константиновна вышла из комнаты.
– Рано еще, – сосредоточенно ответил Костик. – Тут обязательно надо как следует, иначе ничего не выйдет. Пиши пропало.
«Что писать?» – хотела уточнить Маша, но вместо этого сказала:
– Я сегодня точно постараюсь не уснуть. И буду отвлекать.
– А, – махнул рукой Костик. – Сам справлюсь. Я привык. Главное, все правильно рассчитать. Жалко, времени мало.
– Для чего?
– Да для заклинания. Мне бы заклинание хорошее подобрать, я бы ее сразу победил. А пока все чепуха какая-то выпадает. Смотри.
Он крепко зажмурился и потряс свою стеклянную коробочку. Потом поставил ее на стол и подвинул к Маше.
Маша умела читать, но с этими буквами у нее ничего не получилось.
На кубиках было написано вот что:
ЬЛЖ
КЗБ
ЕЭЮ
– Это нельзя прочитать, – сказал Маша уверенно.
– Да говорю же, чепуха, – согласился Костик. – Хитрая она, эта ваша нянька. Увёртливая. Никак не могу ее как следует представить.
– А без заклинания нельзя? – спросила Маша.
– Можно, конечно, и без заклинания, – сказал Костик. – Но трудно. Тем более она у вас такая хитрая.
«Какой он молодец, что пришел, – опять подумала Маша. – Я бы, наверно, не смогла».
Ни за что не усну, решила она. Ни за что на свете.
Но опять ничего не вышло.
В этот раз она уснула еще быстрее. Не помог ни «Мойдодыр», ни щипание себя за руку. Мойдодыр превратился в великана со стеклянными неживыми глазами и пастью, дышащей свирепой ледяной стужей. «Ну-ка, иди сюда, – сказал великан густым скрежещущим басом и поманил Машу рукой-тряпкой. Голова-ведро закачалась и загромыхала. Из носа-крана потекла вода, черная, как смола. Это она, поняла Маша. Не тронь. Не тронь меня, злая нянька, уйди. За синие моря, за крутые горы, далеко- далеко отсюда. Прочь, пошла прочь. Я встряхну волшебным стеклянным колпаком и узнаю заклинание, самое сильное на свете. От него ты сожмешься в маленький грязный комок, и мы выбросим тебя на помойку, чтобы ты там сгнила и сгинула. Огненный воробей Костик Воробьев тебя заклюет, хищная ледяная сова. Убирайся, пока не поздно; отгони своих лютых зверей, забери свои шепоты и тени, унеси их обратно в свой темный лес и не смей возвращаться обратно...
«У-у-у», – тонко и насмешливо выло за спиной. «У-у-у».
А когда тихий час закончился, обнаружилось, что пропал Павлик.
– Никто никуда не пропал, – сказала Алла Константиновна. – За Бизяевым пришли родители и забрали домой.
Враки, покачал головой Костик. Не приходили родители, не забирали домой. Его затащили в сонный мир.
– Куда? – переспросила Танька.
– Сюда, – сказал Рыжий, ткнув пальцем в пестрые обои.
– В стенку?
– Да не стенка там, – Костик вздохнул. – Неужели не понятно?
– Понятно, – сказала Маша. – Я видела. Она оживает.
– Ну да, – подтвердил Костик. – Вот толстого туда и заманили. Уж очень он лошадь хотел заполучить обратно... Пока я главную отгонял, остальные его потихоньку увели, – он опять вздохнул. – Очень уж вас много, не уследишь...
«Нас и правда много, – подумала Маша. – А он один. И никто не помогает, только обещания дают».
«Если бы я не заснула, – сказала она себе, – я бы увидела, что Павлика уводят, и закричала бы. И Костик бы его не отдал. А теперь он за стеной, среди всех этих сонных кошмаров и злых чар и, наверное, никогда уже не вернется обратно».
– Это я виновата, – прошептала Маша, но никто ее не услышал.
– Нянька украла Павлика, – сказала она маме. – Насовсем.
– Какая нянька? – встревожилась мама. – Павлик – это такой полненький?
– Да, – кивнула Маша. – А нянька – колдунья. Она уже давно в садике завелась. Я тебе говорила, но ты мне не верила. А Костик подтвердил.
– Что еще за Костик?
– Новенький. Рыжий, как огонек. Воробьёв.
– Что-то не заметила я никакого огонька, – покачала головой мама. – Ты мне
