Ей снится скрип двери детской и шелест босых ног по паркету. Конечно, это сон, никто не встаёт раньше неё. Она откидывает одеяло.
“В движении мельник должен жить, в движе-ении...” - напевает она, чиркая спичкой, сдвигая на горелку чугунную сковороду, торопливо нарезая мясистые помидоры, взбивая старомодным венчиком яйца.
Пыф, - говорит омлет под тяжёлой крышкой.
В раковине гора посуды со вчера – на поверхности глубокие плошки для хлопьев – жёлтая - младшего, рыжая - старшего, стакан с толстым дном, почему-то один, две чашки с котами, любимая кофейная кружка с трещинкой, вилки-ложки-ножи без счёта, а вот и самые правильные омлетные тарелки – выхватить, ополоснуть, вытереть, разложить.
- Мальчики, подъём, - говорит она, включая свет.
- Ну ма-ам, - ноет младший.
- Не нуди, мартышка, - одёргивает брата старший.
Загнать в ванную, выгнать, вытащить из горы одежды на полу синюю футболку с Йодой и оранжевую толстовку с Джеком-Воробьём. 'Капитаном Джеком Воробьём' – уточняет она опасным пиратским тоном.
- Проверь, ты все учебники положил? И литературу?
- Сегодня же вторник, мам!
'Действительно, литературы нет по вторникам.'
Скрипнула дверь спальни, зашумел душ. Она спешит на кухню – смолоть кофе, включить чайник, сунуть в тостер два ломтика белого хлеба, на стол мёд, сыр и клубничный джем.
У мужа сонные глаза, и подушечное перышко в волосах.
- Бандиты собираются?
Пока он пьёт кофе, можно домыть посуду. “Вода примером служит нам, приме-ером...”
- Посиди со мной, - говорит он её спине. Разворачивает за плечи, сажает у окна, снимает с сушилки чашку и отливает в неё половину кофе.
Действительно, и почему она не сварила кофе себе?
Она завязывает ему галстук, обирает с пиджака невидимые ворсинки: - Неотразим!
- Юноши, на выход! - командует он.
- Ма-ам, я не хочу в сад, - ноет младший.
- Это что за новости, - удивляется она.
- Ничего страшного, пусть прогуляет разок, - неожиданно легко подаётся муж.
- Я, может, в школу тоже не хочу, - уныло сообщает старший.
- А жизнь несправедлива. Быстро-быстро в машину.
'Ничем вода не дорожит, а дальше дальше всё бежит...' - она торопливо моет посуду, выстраивая по ранжиру тарелки – большие плоские, большие глубокие, маленькие плоские, плошки, споласкивает раковину, протирает от крошек стол.
- Мам, - говорят за спиной, - смотри, я нарисовал марсианского дракона.
Она рассматривает марсианского дракона и критикует анатомию крыла, и они вместе рисуют дракону жену и драконят.
- Пойдём гулять, - говорит сын.
- Конечно, соглашается она.
- Что-то давно вас не видно было, - говорит соседка у подъезда. “Вот старая склеротичка, - думает она, - кому же тогда ты вчера жаловалась на невестку?”
В парке они качаются на соседних качелях долго-долго, приноровившись, чтобы басовитое 'сры-ып' одной дополнялось повизгивающим 'скри-скри-и' другой. В витрине антикварной лавочке на углу выставлен старинный вертеп. Она просит продавца завести механизм, и под спотыкающуюся мелодию фигурки волхвов снова и снова плывут мимо Девы.
- Смотри, - теребит она маленькую ладонь - ну смотри, какие чудесные.
- Да ну их, - отворачивается сын, - ма-ам, ну пойдём уже отсюда...
- Ничего-ничего, родим вам сестру, и буду я с ней играть в куклы.
'Колёса тоже не стоят, колё-оса', - бормочет она себе под нос. Вот же привязался этот Шуберт.
Она пробует суп, когда звонит телефон.
- Что ты делаешь, маленькая?
- Варю суп, муж и господин мой.
- А если мы сегодня бросим детей и пойдём куда-нибудь?
- Куда-нибудь куда?
- Гулять, в кино, в ресторан – куда ты хочешь.
- О, я очень хочу гулять, в кино и в ресторан. Только не сегодня. У меня сегодня уже отчаянно домашний настрой. Давай мы гулять в кино и в ресторан пойдём завтра.
- Давай, конечно, -говорит он как-то неуверенно, но тут как раз приходит из школы старший.
'Вертятся, пляшут жернова, вертя-атся, - чудовища, руки мыть! - вертятся пляшут жернова, вертя-атся...
Кажись бы им и не под стать, но ведь нельзя от всех отстать...
Насчёт “отстать”, кстати, что у тебя с математикой?'
Ключ поворачивается в замке, и она спешит к двери, потом на кухню.
'Движенье – счастие моё, движе-енье', - мурлычет она, перемывая вечернюю посуду, закидывая с младшим на меткость игрушки с ковра в корзину, проверяя математику у старшего, развешивая на плечиках выглаженную белую рубашку, разбирая постель... Движения её становятся медленными и сонными.
- Ложись-ка спать, девочка, - говорит муж.
- Спокойной ночи, мама, - говорят мальчики.
- Спокойной ночи, милые, - отвечает она едва слышно.
Она ложится, вытягивается, не в силах бороться с оцепенением. Кто-то укутывает её одеялом.
- Давай завтра ещё раз, - говорит младший, теребя цепочку маленького серебряного ключа.
- Даже и не думай, - старший сердито щёлкает выключателем ночника. Жёлтый улыбающийся полумесяц то гаснет, то вновь загорается. - Папа сказал – не чаще раза в три недели, ты же не хочешь, чтобы она опять сломалась.
Евгений Коган
Спасибо за эту радость
Она говорит, - не могу больше я ходить на эту работу, не могу, там из приличных людей только Ирочка Федорова, да и то она через день работает, а еще и ребенок у нее маленький, болеет все время, так она дома остается, а остальные – крысы какие-то. Она говорит, - начальница наша, Инга Матвеевна, стерва, позже всех приходит и орет, орет, орет, иногда хоть к себе в кабинет вызывает, а чаще – при всех, прямо как встанет в середине комнаты, так и орет на кого-нибудь, слюной брызгает, мне тогда хочется прямо в чертежную доску мою прямо впечататься, прямо сквозь землю провалится хочется, как говорится, так стыдно, прямо плакать начинаю. Она говорит, - Инга-то и орет все больше на Ирочку, Ирочка потом плакать убегает в туалет, так жалко ее, а сделать ничего не могу, и никто не может, но Инга – все, не будет больше у нас работать, уволилась, у нее муж богатый, она вообще теперь работать не будет, так что ничего, нормально, только интересно, кого на ее место поставят – главное,
