- Да? Ты уверен?
– Абсолютно. Поздно, да и кофе можно дома попить, а грибов собрал достаточно.
– И ты так просто уйдешь и ничего не узнаешь?
– А что я могу узнать? Бывают, между прочим, непознаваемые вещи, так что...
– Ты не узнаешь, можно ли построить воздушный шар. – Отвяжись, мне нужен не шар, а билет на самолет.
- Но у этого шара других шансов не будет.
- Так, все. Ты сам с собой разговариваешь. Или ты правда сошел с ума?
***
Зарубки на стене Алекс делать не стал и сбился со счета дней довольно быстро. В землянке темно, выходить наружу надо днем, чтобы купить продукты в местном сельпо. Деньги пока есть, значит, времени прошло мало.
Клей нашелся сразу, он висел у самого выхода. Выброшенным тридцать лет назад засохшим клеем клеить точно ничего нельзя. Ничего, кроме ненужных вещей. Пойманные ненужные вещи склеивались легко, куда труднее подобрать две вещи так, чтобы они захотели соединиться. Тут только нюх зверя лесного поможет. И помогал.
Сначала Алекс старался на всякий случай не думать, откуда пришла каждая вещь. Особенно важно было не смотреть на фотокарточки. Изображение на них расплылось от сырости, но что-то еще можно было различить, если присмотреться. Алекс не присматривался. Потом уже не старался, а просто не думал ни о чем, кроме работы. Подогнать вещи, совместимые по фактуре, по теплу и холоду, по совпадающим пятнам, было интереснее, чем искать ошибку в программе. Это мог сделать только он и никто другой.
***
Деньги давно кончились, да и грибы в лесу почти кончились. Холодно. Незачем выходить. Не хочется есть. Вот эта бутылка к этой крышке. Точно. А с этой стороны вот этот футляр. Хорошо. И спать уже почти не хочется. Надо закончить. Осталось совсем мало вещей и почти не осталось клея. Зато все видно в темноте. Глаза привыкли. Не хочется ничего, только работать.
***
Гладкое к шершавому, бумажное к тряпичному, стеклянное к деревянному, стеклянный, оловянный... откуда? Последнее к первому... Последнее готово. Больше ничего нет. Хорошо. Ловить вещи трудно. Не могу опуститься на пол, не могу, стал легкий, легче воздуха. Отодвинуть ветки. Свет. Холод. Зима. Вверх. Выше. Небо. Шар. Где шар? Не помню. Воздух. Верх.
Лора Белоиван
Дауншифтинг
- Слушайте!! И не говорите, что не слышали!!
Наслаждение похоронами не входит в меню покойника. Это знают даже дети. Как правило, они не рискуют умирать, хотя им здорово бы хотелось посмотреть из гроба на опечаленных родственников: зрелище-то, конечно, приятное, да только кто б дал на него полюбоваться. Умершие всё равно что исчезнувшие; они уже не здесь. Умершим ни черта тут не видно. Исключение – жертвы автокатастроф: этим-то как раз разрешается немножко повисеть над своими трупами, наблюдая с высоты трёх метров неторопливые действия санитаров скорой помощи.
Что касается исчезновений, то с ними та же история.
Пятиклассник Слава Авдеев шел на рынок за помидорами. Отец взялся готовить еду в честь маминого дня рожденья, всё купил, принёс, разложил, глядь – а помидоры забыл. Говорит: Слав, сбегай купи, одна нога здесь, другая там. Авдеев давно знал, что родители рожают детей специально для того, чтоб дети вместо них куда-нибудь ходили, особенно когда самим второй раз лень. Но отец дал задание, денег и крепкий пластиковый пакет; молодой Авдеев вздохнул и отправился выполнять.
Рынок был через пять домов. Туда и обратно – двадцать минут. В уме у Авдеева сидел недочитанный шпионский детектив, поэтому скандал на рынке мальчик заметил только тогда, когда на полном ходу ввинтился в толпу ротозеев. «Слушайте!! И не говорите, что не слышали!!», - уловил он краем уха и стал выглядывать из-за чужих спин, что там такое происходит.
- Слушайте!! И не говорите, что не слышали!!
Скандал только начинался. Зачинщицей была красивая дама средних лет. Когда толпа вокруг неё сделалась такой, что не пробиться, она довольно ловко взобралась на прилавок, сдвинула туфлей груду перцев – перцы посыпались на землю по обе стороны прилавка – одернула юбку и, выпрямившись, закричала слова и музыку:
- Вы слыхали как пайю-ют дразды-ы-ы!!!
Публика радостно ахнула от позора. Хозяин перцев, пожилой азербайджанец в мятой розовой рубахе, обошел прилавок с внешней стороны, собрал товар и меланхолично сложил его назад, в общую кучу.
- Завтра дразды-ы-ы палучат… - спела тем временем дама.
Толпа ахнула еще радостнее.
- Ой, это из другой оперы, - хихикнула певица, - Неет не те драздыыы не полевыыые…
- Паслющай, эээ, - сказал продавец перцев, - слезай, а? – Он хотел было похлопать даму по лодыжке, но не решился. Отдернул руку.
- Что б вам такого спеть? – дама сверху вниз посмотрела на торговца. Тот на секунду задумался.
- Спой «Сулико», - сказал он. - Эээ, нет, ненада «Сулико».
- Ну вас не поймёшь – то надо то не надо, - сказала дама досадливо, - заказывайте быстрее.
- «Мурку»! – крикнул кто-то из толпы.
Всё происходившее было настолько нелепым, что толпа, казалось, не верила собственным сияющим глазам. Не каждый день доводится быть приглашенным на праздник чужого безумия.
Дама кивнула, снова одернула юбку и запела:
«В тёмном переулке
Встретил урка Мурку…»
Авдеев смотрел на даму и шестым чувством будущего разведчика понимал, что всё это действие разыграно специально для него. Он смотрел на даму. Дама смотрела на него. В её глазах не было сумасшествия: лишь спокойный интерес к происходящему. Как будто она была не главным действующим лицом, а одним из зрителей.
Всё так же глядя на Авдеева, она замолкла, оборвав себя на полуслове, и доверительно сказала:
- К чёрту Мурку. Я спою пионерскую народную песню про то, как фашисты замучили Люсю.
Она откашлялась, сложила руки на груди, набрала воздуху и пропела:
- Жгли ей губы, рвали волоса.
Несмотря на то, что Авдеев был будущим разведчиком, в остальном он оставался нормальным одиннадцатилетним парнем: в меру любопытным, в меру трусливым. Но когда подоспевший наряд милиции уже готовился, к восторгу публики, эвакуировать даму с прилавка («Ничего Людмила не сказала, и велааа терпенье до конца…» - спела дама тем временем), Авдеев, дико краснея от стыда, выступил на авансцену, загородил подступы к даме и сказал:
- Не надо. Это моя тётя. Она у нас того. Певица раньше была. Сейчас домой уведу.
Самолёт Боинг 767-300 выполнял рейс номер 424 из Сеула в Москву и пролетал уже где-то над Иркутском, когда один из пассажиров бизнес-класса зашел в туалет.
