которая в отъезде и скоро к ним вернется… Но продолжим историю с К. К. обезумел, а она - ничего! И опять ненавистные ночи. Она говорила: 'И зачем люди отдают этому столько времени?' Милый К., добрый К.! Бедный К.! Это был союз бездны с легким ветерком. Она мучилась. Она любила своего мужа К. Любила днем. И с ужасом ждала ночи. Точнее, с ужасом и страданием. То страшное, что бушевало в ее теле, не находило выхода. И тогда появился М. М. был неудачливый писатель из Ленинграда, полунищий и уже немолодой. Немного репортер, немного редактор, немного еще что-то. М. влюбился в нее тотчас. Он нудно объяснял ей неизбежность их союза, предопределенность их судьбы, чертил какие-то линии на бумаге, водил к подозрительным гадалкам. Он писал ей бесконечные письма, полные доказательств, почему ей будет хорошо с ним. 'По линиям вашей руки, - писал он, - я могу предсказать: после того как вам будет хорошо со мной (а это непременно будет!), вам будет хорошо со всеми! 'Она слушала. И молчала. А потом случилось. Она переспала с М. …и ничего не произошло. М. продолжал твердить ей о пред-определенности, но теперь она хохотала. А время шло. И все ужаснее горели ее глаза: она сходила с ума. Теперь она спала со странными людьми: с каким-то диким кавказским человеком, которого называли 'чучело', а потом с комбригом Ш. Комбриг Ш. был герой гражданской, конник. Он въезжал к ней на третий этаж на вороном коне. Полуграмотный урод, искалеченный ударом сабли. И опять - ничего… Кроме того, что Ш. безумно в нее влюбился. И опять все занудливо, скучно. Вскоре Ш. арестовали. Арестовали его театрально: сначала назначили руководить дальним сибирским округом и разрешили взять туда своих прежних соратников. Ш. загорелся - это был выход забыть проклятую страсть. Он бросил клич, и с Украины потекли в Москву герои конники. Они заняли восемь вагонов. 'Любо, братцы, любо, любо, братцы, жить, с нашим атаманом не приходится тужить!' Гремя песней, состав тронулся в ночь. На первом глухом полустанке вагоны отцепили… Операцию проводил сам Берия. В камере на стене перед расстрелом Ш. нацарапал два имени. Два самых любимых своих имени: 'Сталин. Ася'. Тогда же арестовали ее отца. Отец заболел в тюрьме, но в это время пал Ежов, и наступила эпоха первой реабилитации. Первой реабилитации невинных. Люди начали возвращаться. Арест отца признали ошибкой и привезли его умирать. Асе разрешили за ним ухаживать. Отец умер во время операции. Через год, после очередной ненужной встречи с М., Ася забеременела. Это было особенно гадко, потому что она не чувствовала никакой любви к М. Аборт ей делали в той же самой блестящей клинике, где умер ее отец. И чтобы не осталось никаких сомнений в роке: операцию сделали на том же столе, где под ножом умер ее отец. Так проходили годы. М. не отставал. Иногда она спала с ним и очень смешно рассказывала об этом. В типичном стиле тридцатых: 'У меня болело ухо, это такая страшная боль. И в этот момент является М. У тебя когда-нибудь болело ухо? Ну, тогда ты не поймешь. Чтобы унять боль, можно сделать что угодно…' И вот в очередной раз, когда ей не хотелось жить, М. опять уговорил ее. И… случилось! На тридцатом году ее жизни открылась бездна! Комедия окончилась. В милом, суетливом, благополучном мире началось извержение вулкана… Она помчалась с М. на юг. Был март. Они приехали в пустынный весенний Коктебель. Днем они выходили на пустой пляж, а ночью… узкое горячечное тело… Страшный крик стоял в горле. Все завершалось рыданиями… Она засыпала у него на груди - и тотчас просыпалась. С нежностью глядя во тьме на его изнуренное лицо, она скользила губами по бессильному телу. Она смотрела на М. с исступленной жалостью: чтобы ответить на то, что в ней пробудилось, - ему нужно было умереть. Эти безумные ночи были для нее почти воздержанием. А потом они вернулись: она к К. в Москву, а М. к своей жене в Ленинград. Она засыпала его исступленными письмами. Библейская кровь возопила, и пересохшие губы искали избавления. Она ненавидела милого К. В день ее рождения он увез ее в Одессу. Ей исполнился тридцать один год. К. заказал ей тридцать одну корзину роз с бенгальскими огнями. Каждые полчаса служащий гостиницы вносил в ее номер очередную корзину с розами и зажигал очередные бенгальские огни. Она сидела с мрачным лицом среди моря цветов и серной вони. И все ненавидела: не было письма от М.! Но вот М. позвонил. В тот же день, бросив все, в одном платьице она умчалась в Ленинград. В жуткую комнатенку, которую снял М. Наступило обычное безумие. Теперь Ася не могла жить без М., а К. не мог жить без Аси. Он думал о ней, он заботился о ней, он высылал в Ленинград деньги, чтобы его Асенька ни в чем не нуждалась. И наконец, он просто должен был видеть ее - хотя бы иногда. Он приезжал в Ленинград и приходил к ним в гости. Ася жалела его. Она его любила. Но любовь эта не имела никакого отношения к той… к бездне… И достаточно было руке М. прикоснуться к ее руке, страшный ток пробегал по ее телу. К. пытался действовать. Он последовательно соблазнил и бросил всех блестящих женщин того времени. При этом он заботился только об одном: чтобы Ася узнавала о его победах. А она не хотела узнавать. Ей все было неинтересно. Кроме ночей в крохотной комнатке М. О, этот полный печали сумрак белой ночи… Но она забыла о роке. 'Боже мой, - как-то сказала она, - хоть бы случилось в моей жизни что-то человеческое: хоть бы пожар, кража, болезнь - ну хоть бы что-нибудь, как у людей!' Наступила война. Она оказалась в самом пекле - в блокадном Ленинграде. Уже начинался голод. И тогда в Ленинград с фронта приехал К. Блестящий писатель, он был в фаворе и силе. Он приехал к М. и предложил вывезти Асю из Ленинграда. Умирая от ревности, задыхаясь от слез, во имя
