Но Геныч уже подходит к ее столику что-то говорит, и Она смеется. Он еще что-то говорит — и Она заливается смехом. Тогда Он вынимает записную книжку и о чем-то ее спрашивает.
Он. Сейчас он запишет ее телефончик. А потом начнет возвращаться в общежитие очень поздно, а потом однажды я спрошу его дрожащим голосом: «Как дела?» Геныч
Возвращается.
Она
Геныч
Он тотчас вскакивает.
Она. Ты сидел такой смешной, растерянный, мне тебя просто стало жалко.
Он. Так ты сказала потом. И в дальнейшем ты почему-то очень любила меня жалеть.
Геныч
Он. Это он так всегда шутил. Почему-то после этой идиотской шутки все девицы умирали со смеху. Но ты не засмеялась. Ты сбросила со лба невидимую прядь и сказала мне… Мне!..
Она. Меня зовут Леночка…
Он
Она
Он. Как ты поразительно меня назвала «Димка…» Все окружающие звали меня Вадим или совсем нестерпимо — Вадимчикили еще ужаснее — Вадюша! А Димой меня называла только мама. И ты.
Он и Она поднимаются и выходят на середину сцены.
Он. Мы познакомились…
Она. Да…
Он
Она. Милый, три года с тобой и не тому научат…
Он
Расходятся на свои места.
Геныч
Он
Геныч. Были! И стихи были, и песни. «Дубинушку» помнишь?
Ну насчет того, что филолог, геолог — дубина, это, конечно, был перебор…
Он. Нет, другие стихи. У тебя были стихи про поколение «Поколение…» Ну как там?
Геныч. А, все мы сочиняли стихи в свое время… Так сказать, есть время сочинять стихи и шалить и есть время… Вот так, старый, перед последним курсом собрал все свои стихи, марки, джинсы и отослал в город-курорт младшему брату! Как мы острили в третьем классе: «Хорошенького понемножку, как сказала бабушка, вылезая из-под троллейбуса». Это ты у нас всегда воспарял… А я еще в университете понял: в нашем с тобой деле, чтобы стать кем-то, нужно вкалывать по двадцать четыре часа в сутки… как ты… или вовремя сказать о себе: я не Оппенгеймер, я не Курчатов — я рядовой работник научного фронта, обладающий хорошим здоровьем и настроением… Значит, звони. Учти — по воскресеньям мы играем в карты у меня… И нам порой очень нужен третий для игры в преферанс, так что хватай бутылочки три пивка — и милости прошу! Слушай, старый, но я все-таки не понял, зачем ты меня позвал сюда?
Он. Понимаешь… Я хотел тебе все рассказать. Это мне необходимо сейчас… как третий для игры в преферанс! Но когда ты вошел, я сразу понял, что все зря. Я не смогу тебе рассказать, как я хочу!.. Для этого мы слишком хорошо знаем друг друга.
Геныч уходит в глубь сцены и садится за свой столик. И тотчас засыпает. А в это время Официантка обходит столики и, не обращая внимания на сидящих, будто не видя их, сервирует столики.
Зачем так много рюмок?
Официантка. Вечером сервируют в три стекла: фужер, винно-водочная и коньячная рюмки… Вы что, со мной познакомиться хотите?
Он. А я уже был с вами знаком. Вот только вспомню…
Официантка. Это все так говорят. У меня фигура красивая, а лицо не очень. И пристают ко мне все на этом основании… красавцы, потому, что фигура у меня красивая… И не красавцы — тоже не церемонятся, потому что физиономия у меня не блеск… Вам «Южную ночь» или «Космос»?
Он. «Космос» — вечный порядок. Лицом в космос, лицом к порядку…
Официантка. Они все одинаковые. Ну и болтун вы!
Он
Официантка. Нельзя, у меня кислотность… Так устала… А вы не вспомнили, откуда вы меня знаете?
Он. Вспомню… Вспомню… Я сегодня буду вспоминать массу нужных вещей и эту заодно.
Официантка отходит, садится на свой стул, надевает очки и продолжает писать.
Он встает. Она тоже поднимается и медленно движется к нему по сцене, отсчитывая шаги.
Часть первая