Пьесы

тебе…

Сережа (орет). Да! Да! Да!

Михалева. Я обещала ему открыть тебе глаза.

Катя молча прохаживается, успокаивая дыхание.

Поверь, ты просто еще не видел настоящих хороших девушек. Только оглянись вокруг: все длинноногие и все красавицы… Посмотри на дочь Козлова, которая живет под дедушкой… Ну совершенный Ренуар! Как я люблю красивых девиц… я тебя с ней познакомлю… (Гладит его) Начинается новая жизнь…

Михалев (засмеялся). Значит, ты затеяла весь сыр-бор ради…

Михалева (с гордостью). Ради нашего мальчика, ради нашего сыночка.

Михалев. Значит, все рухнуло… чтобы его папочка… был доволен? (Хохочет, истерически хохочет)

Катя. Ну что, закончили свои причитания? (Повелительно) Сережа!

Сережа (тотчас вскакивая). Катя! (Бросается к ней) Катя! Катя! Катенька!

Катя. Боже, опять небритый!

Сережа. Я побреюсь! Катька! Катенька! Ничего не было, да? Я так и знал!

Катя. С сегодняшнего дня: если я хоть раз услышу все эти «было не было», я тут же… Навсегда!..

Сережа. Катька! Все! Все!.. Но только скажи! Ну в последний раз, ну ответь: не было, да?

Молчание.

Михалева (после паузы). Не надо его больше мучить, Катерина! Надо ему сказать правду: мы все пошутили.

Сережа. То есть как?! Как?!

Михалева. Это была только шутка, Сережа. Может быть, и жестокая. Тебя разыграли! Прости, но это надо было сделать, чтобы ты начал наконец жить по-другому. Чтобы ты понял: как легко потерять любимую Катю. И если ты по-прежнему не будешь учиться, если ты…

Катя (презрительно). Молодец, тетя… Ну что, психованный? Крэза кончилась?

Сережа. Действительно ничего не было? Это все правда?

Яростное движение Кати.

Ну хорошо… Хорошо… Не буду спрашивать!

Михалева. А теперь отбросим дурные мысли! В первый раз мы все по-настоящему готовы к бегу!.. Давайте все вместе — побежим, а? Н.Х.О., что ты молчишь, подлый?

Михалев. Побежим!

Сережа. Побежим! Побежим! Ведь ничего не было? (Торопливо) Побежим!

Михалева. Побежим!

Они бегут.

Сережа. Как хорошо! Мы теперь всегда будем вместе бегать! Алька вырастет! Я поступлю в этот треклятый институт! Клянусь!

Михалева. Хорошо! Хорошо! Хорошо!

Сережа (шепотом Кате). Ты будешь со мной сегодня? Катя. Сегодня я не здорова!

Михалева. Н.Х.О., подлый! Настигнем молодежь! Я хорошо бегу?

Михалев. Ты прекрасно бежишь!

Михалева. Поцелуй меня.

Михалев (оживился, целуя ее на бегу). Поцелуйчик! В эрогенную «зону». (Хохочет) Все — «тип-топ»?

Михалева. Я с тобой сплошная зона! Ты просто Колумб! Ты открываешь их даже на бегу.

Бегут все вместе. Слышны восклицания: «Хорошо бежать!» «Прекрасно бежать!» «Трусца! Трусца!»

Боже мой, я добилась! Эйфория! Эйфория! Мне хочется петь! Я бегу и пою! Пою и бегу!.. И бегу, и бегу… (Кричит) Я пою!

Она бежит. И плачет.

Она в отсутствии любви и смерти

Часть первая

На сцене: четыре комнаты, кухня и ванная — это как бы одна огромная малогабаритная квартира. Но это только «как бы», ибо на самом деле все эти помещения принадлежат разным владельцам, все они взяты из разных квартир, в самых разных концах огромного города.

И только первая и вторая комнаты находятся в одной квартире.

Первой комнатой владеет Она: 18 лет, миловидна, не более, одета в серенькие польские джинсы и в голубую байковую кофточку (уличный вариант) или в коротенький серенький балахончик (так она ходит дома). На стене висит еще одна ее любимая вещь — красная поролоновая куртка, оставшаяся со времени ее 14-летия. (Вещи свои она любит, хранит подолгу им верность, высокомерно не замечая, что они старенькие и немодные, ибо с ними у нее всегда что-то связано.) Ее комната — узкий пенал, где помещаются всего три предмета: письменный стол, вечно раскрытая кресло-кровать и магнитофон. Это удобно, потому что можно лежать на кресле-кровати (любимая поза) и доставать до стола, а главное — до магнитофона. Но это и не очень удобно, потому что, задумавшись, она начинает разгуливать по комнате, как по улице: откинутая голова (гордость) и устремленные в небо глаза (сомнамбула), — и оттого она бьется, по очереди, сначала об угол стола (вскрик), потом о кресло-кровать (проклятия!). Это повторяется изо дня в день, но откинутая голова и устремленные в небо глаза остаются.

Окна в ее комнате всегда раскрыты, и комната наполнена немыслимым солнцем (южная сторона) и невообразимым грохотом трассы (дом стоит на шоссе). Она выросла в этом грохоте и совершенно к нему привыкла. Для нее в этом только большое преимущество: она может свободно разговаривать в своей комнате вслух — сама с собой, как с подругой, ибо из-за шума ничего не слышно в той, во второй комнате, которую занимает Ее мать.

Вторая комната — комната ее матери. Проходная, большая и тихая (окна во двор). Здесь все как у всех: трельяж, телефон на полу на длинном шнуре (о который Мать периодически спотыкается), большая тахта (можно залезать с ногами) и зеленое кресло из югославского гарнитура. Ее матери «за тридцать», но Мать — прелестна: она кажется совсем юной в голубеньком несминаемом джинсовом костюмчике.

Третья комната находится на другом конце города и принадлежит Подруге ее матери. Это точно такая