— Боже мой, только Кремль и остался! — И еще что-то подобное.

Помню, как Павел бледнел от ее реплик, но остановить стеснялся. Стеснялся своего страха. Хотя конечно же не сомневался — шофер донесет…

Дома я узнал добрую весть: моя жена беременна. Ее поездка в Берлин оказалась для нас счастливой. Но поговорить не успели — Коба вызвал меня в Кремль.

По дороге я колебался, рассказывать ли Кобе о разговоре Нади с моей женой. Но колебания были напрасны. Не успел я войти, как он спросил:

— Жаловалась на меня?

Он, как всегда, все знал. Видно, слушал их беседу не только я.

— Надя плохо выглядит… — заметил я.

Он прервал:

— Ты врач? Нет? О ее здоровье я говорю с врачами, а с тобой — о деле. Когда выполните поставленную задачу? Я о генерале Кутепове…

По должности, повторюсь, генерал Кутепов был главой знаменитого РОВС, Русского общевоинского союза. Мы дурачили его несколько лет, он состоял в переписке с «Трестом», планировал диверсионные акты через него. Направил к нам Бешеную Марию. Но теперь, как я уже рассказывал, операция «Трест» умерла.

В кабинет вошел Ягода.

— Что предполагаете делать с генералом, товарищ Ягода?

— Стоит ликвидировать мерзавца, Иосиф Виссарионович, — ответил тот.

— Пуля нам не нужна. Пуля — слишком просто… Товарищ Наполеон после ряда покушений на него сначала похитил, а потом уже расстрелял герцога Энгиенского. Товарищ Кутепов так же засылает к нам убийц. Дама от него приезжала с бомбами… Надо хорошенько проучить господ эмигрантов. Генерал Кутепов нам нужен живой и здесь.

— Но после истории с «Трестом» Кутепов к нам не поедет, — возразил я.

— Это говорит когда-то бесстрашный Фудзи? Расскажи нам, товарищ Фудзи, как на Востоке берут невесту? Ее похищает удалой джигит! Эти парижские генералы — они по воздуху летают? Нет, по улицам ходят, к тому же часто одни. Неужели перевелись джигиты? Хочу увидеть его здесь, в Москве. Похищение заставит ужаснуться врагов. Когда господина генерала привезут, вынудим его обратиться к эмигрантам с призывом разоружиться. И заслужить право вернуться на родину… — У него горели глаза. Это был прежний боевик Коба. Он продолжал: — Товарищи евразийцы, от которых товарищ Фудзи в таком восторге… если они окажут помощь в этом деле — хорошо. Надо объяснить им, Фудзи, что они должны нам крепко помочь, коли хотят вернуться на Родину. Эмиграция — грех, а грехи, как нас с тобой учили в семинарии, нужно замаливать… делом.

На этом совещании было принято окончательное решение, достойное нашего с Кобой прошлого, — похитить главу ненавистного РОВС.

Я вернулся в Париж. Наша слежка выяснила, что Кутепов аккуратно посещает русскую церковь Союза галлиполийцев. При этом он на редкость пунктуален. В церковь и из церкви непременно идет по одному маршруту, обязательно пешком и, как правило, один. Это был его обычный моцион для здоровья. Жил он на улице Русселе, в доме двадцать шесть. Пару раз я приходил к этому дому за полчаса до службы и оба раза сталкивался с генералом. Мы были знакомы и здоровались. И вдвоем шли в церковь Галлиполийцев, которая находилась, если мне не изменяет память, на улице Мадемуазель…

После долгого наблюдения мы устроили совещание — подвели итоги. Итак, выходил из дома Кутепов неизменно ровно за полчаса до начала службы. Шел по одному маршруту: с Русселе на рю де Севр, потом на бульвар Инвалидов и сворачивал на улицу Удино. На улице Удино мы и решили действовать.

… В тот день в церкви проходила панихида по какому-то царскому генералу. Конечно же Кутепов должен был быть там. Мы запланировали в этот день и закончить дело.

На углу улицы Удино поставили «такси», рядом выставили полицейского. Это был французский коммунист, и вправду бывший полицейский. Он выполнял нехитрое задание: «в связи с ремонтом улицы» отсылал все машины в объезд.

Чуть поодаль стоял наш автомобиль. Мой агент Яков С-кий и еще один наш здоровяк дежурили у автомобиля. Я сидел внутри. Шприц с дозой особого снотворного я получил из той же лаборатории Х.

Все нам благоприятствовало: был необычный для Парижа январский морозец, он убрал с улиц теплолюбивых парижан. События шли по расписанию, генерал, как всегда, оказался точен. Ровно в десять пятьдесят, как и указывала наша слежка, он повернул на улицу Удино… Он был в штатском. Я знал, что операция требовала стремительного исполнения. Если промедлим, будет нелегко — Кутепов был атлетического сложения, коренастый, с большой головой, похожей на пушечное ядро, и зычным голосом. Так что если закричит…

Он приближался. Направлялся размеренными шагами к нашей машине. И мы сумели! Сделали все, как задумали. Мгновенно! Как только генерал поравнялся с нашей машиной, С-кий и Г-д ловко втолкнули его в открытую дверь. Я зажал ему нос платком с хлороформом, С-кий навалился на него, я всадил укол с быстрым снотворным. Генерал был готов. Я обнял его, и мы поехали. Он приник ко мне тяжелой головой, царапал щеку щетиной…

С-кий вел машину. Наш француз-полицейский в «такси» вместе со вторым агентом сопровождал, прикрывая сзади.

По дороге я покинул автомобиль, меня сменил второй агент, пересевший из «такси».

Он должен был сопровождать Кутепова до Москвы. Я вернулся на нелегальную квартиру, и фиаско случилось без меня. По дороге генерал начал приходить в сознание. Подменивший меня агент со страху сделал еще укол. Доза оказалась слишком сильной. Кутепов умер от инфаркта в машине. Его доставили на наше судно уже мертвым. Корабль тотчас вышел в открытое море. Пытались отходить его, но тщетно. Ночью генерала, так и не узнавшего, что с ним произошло, сбросили в мешке в море. Там теперь его могила.

После исчезновения генерала началась истерия — в прессе, в обществе и среди русских монархистов. Требовали разорвать отношения с нами, провести обыск в полпредстве.

Из полпредства тотчас выехали несколько руководящих сотрудников.

Но французский премьер (кажется, это был Тардье), как и предполагал Коба, предпочел сохранить отношения с нами. Официальное расследование было поручено комиссару по особым делам, который ловко изображал энергичные действия. Возможно, он и придумал жертву, чтобы разрядить общественное негодование. Ею стал муж моей поэтессы. Бедный, он никакого отношения к похищению не имел. Но его взгляды, речи настолько компрометировали его, что ему стало невозможно оставаться в Париже. Его подозревали и травили. Он попросил нашего резидента помочь вернуться в Россию вместе с семьей…

Честно говоря, я ужаснулся, когда узнал, что Н. с ее привычкой все говорить приедет к нам. Ведь ей нельзя будет не только печатать свои стихи, но даже читать их дома. Я никогда не любил ее. Я никого в жизни по-настоящему не любил, кроме своей дочери. Но я ее жалел… И я, князь Д., продолжил отговаривать ее мужа. Я пытался объяснить ему, что он возвращается не в Россию, он возвращается в СССР, а это иная страна. Но он не захотел поверить твердолобому монархисту князю Д. Они с дочерью рвались на Родину.

Страх

Я вернулся в Москву в начале тридцатых… Как всегда, вернувшись, пошел навестить «наших» — старых друзей моих и Кобы. Как все переменилось! Помню, мы сидели за большим щедрым грузинским столом с Папулия Орджоникидзе, Авелем Енукидзе и Алешей Сванидзе. Вино лилось рекой.

Я сказал:

— Газеты совсем сошли с ума. Как Коба терпит все эти анекдотические славословия? Коба теперь повсюду. Есть такое испанское выражение: «Он у меня даже в супе»…

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату