всё нравилось. Но когда нужно было идти в класс, он вдруг упёрся перед дверью — и ни в какую. Сколько его ни уговаривали, ни объясняли, не захотел идти. Даже царапаться и кусаться стал. Смешно вспомнить! Тогда его оставили: не хочешь — не надо. Он походил-походил по коридору — скучно одному, и пошёл в третий класс, где его брат учился. Тот поманил его и посадил рядом с собой — только сиди смирно! Так Витя и стал учиться — сначала в третьем классе, а когда немного привык, перешёл к ним, в нулевой.
У Ули в школе не было ни брата, ни сестры, но зато была подружка Нелё. И они вместе пошли в класс. Пришли первыми, когда никого там ещё не было. Уля удивилась: почему здесь так светло? Ага, вот почему: здесь всё выкрашено белой краской, не только стены и потолок, но даже парты и учительский стол. Здесь чёрную ночь выгнали из каждого уголка.
— Ты будешь сидеть со мной, — сказала Нелё, — вот тут. — И села за свою, третью от края парту.
— Смотри, крышка поднимается и опускается, — показала она. — Сюда можно класть букварь, тетрадки, карандаши. Раиса Нельчевна тебе всё даст.
В класс прибегали ребята, бросали на парты сумки и убегали опять в коридор; там галдёж стоял страшный. Только когда прозвенел звонок, все стали усаживаться по местам.
И тут Уля всё-таки сотворила беду. Она вдруг вскочила с криком: «Где моя Катя?» — бросилась вон из класса.
— Стой, куда ты? — кинулась Нелё следом. — Вчера из бани убегала, сегодня — опять! Это же ужас, если она всегда будет убегать!
В класс уже входила Раиса Нельчевна, и Нелё пришлось вернуться.
Все встали и громко, нараспев сказали по-русски:
— Здра-а-ствуй-те!
— Здравствуйте, дети, — ответила Раиса Нельчевна. — Садитесь.
Застучали на разные голоса крышки парт, заскрипели лавки.
— А у нас новенькая! — подскочил на своей парте Егорка.
— Её Уля зовут, — стали объяснять остальные.
— Я знаю, — сказала Раиса Нельчевна.
Тут вернулась Уля. Она остановилась в дверях, крепко прижимая к себе куклу — ту самую, красивую, в расшитой бисером меховой парке, с которой они с Нелё играли дома, на Данилкиной речке.
— Ой, какая, покажи! — зашумели девочки.
— А дашь поиграть?
— С куклами в класс нельзя! — громко заявил Витя Ямкин и даже шлёпнул ладошкой по парте.
— Ты ему самому дай поиграть, — хитро прищурился сидевший рядом с ним Саня Маймаго.
Уля крепче прижала куклу.
— Ничего, ничего, садись, — сказала Раиса Нельчевна. И обратилась к ребятам: — Разрешим ей, правда? Она ведь ещё новенькая. Потом она всему научится, как и вы.
— Посади Катю тут, между нами, — шепнула Нелё, — она тоже будет «нулевишкой».
— Сейчас мы будем учить слова, — сказала Раиса Нельчевна и показала всем яркую картинку.
— Это…
Все хором сказали:
— До-ом.
— Правильно, — похвалила Раиса Нельчевна. И показала другую.
— Это…
— Оле-ень.
Картинки были красивые, и Уле понравилось называть всё, что она на них видела. Только называла она по-ненецки. Все говорили: «река», она говорила: «яха»; все говорили: «лодка», она говорила: «нану»…
— Ты по-русски говори, — шепнула ей Нелё.
А как она может по-русски, если не знает? Одно слово попробовала сказать, его ребята много раз повторяли, потому что оно очень трудное: «ка-ран-даш». У неё получилось: «ра-кан-даш». И все рассмеялись. Приятно ли?!
Раиса Нельчевна показывает и показывает. Картинок у неё так много, что Уле даже страшно стало: столько слов надо выучить! А ребятам хоть бы что — отвечают и отвечают!
— Это…
— Сто-ол.
— Это…
— Же-е-рка.
Раиса Нельчевна качает головой.
— Нет, ребята, это — этажерка.
Она просит повторить, и весь класс дружно отвечает:
— Же-е-рка.
Раиса Нельчевна улыбается — вон в чём дело!
А ребята обижены. Они ведь знают, что такое «жерка», и все громко сообщают об этом:
— «Жерка» — это когда полочки вместе.
— На жерку книжки ставят.
— Я видела, — тянет руку Нелё, — она в пионерской комнате стоит, вся из полочек сделанная.
Нелё ужасно хочется показать Уле, что она уже много знает.
— Верно, — говорит Раиса Нельчевна. — Так что же это?
— Это… Это… — Нелё набирает полную грудь воздуха. — Жжерка! — радостно выпаливает она.
— И мы говорим: жерка! — кричат все.
Раиса Нельчевна вздыхает:
— Ну ладно, ребята, завтра разберёмся. Это трудное слово: «этажерка». Ну-ка, а это что?
— Соба-а-ка!
— Это…
— Мя-ач!
Ребята выкрикивают весело, им нравится называть слова, которые они уже знают. А Уле стало скучно. Она ведь ничего, совсем ничего не понимала. Незнакомые слова кружили над ней, жужжали, как комары летом, в жару, и спрятаться от них некуда было.
Уля взяла на руки Катю.
— А ну их, — сказала она кукле, — ты их не слушай. Лучше спи.
И, покачивая, стала баюкать:
— Аа-а! Аа-а!
Но разве убаюкаешь? В классе стало ещё шумнее. Раиса Нельчевна сказала:
— Мы с вами все — гуси. Взмахнули крыльями! Летим!
И все сразу вскочили, подняли руки, захлопали.
— Крылья за спину! — скомандовала Раиса Нельчевна. — Хлоп-хлоп! Не получается?
У них и правда ни у кого не получалось. За спиной хлопать трудно, руки какие-то короткие, не достают. Кто наклоняется вперёд, кто совсем назад запрокинулся. Уля только смотрела на всех, а попробовать не решалась.
Потом все опять вскинули «крылья», замахали ими. Даже шеи у всех вытянулись по-гусиному. А Миша Тэсэдо, всегда такой серьёзный, вдруг загоготал пронзительно:
— Го-го-го-го-о-о!
— Всё, всё, прилетели, — заторопилась Раиса Нельчевна. — Полетали немножко, и хватит. Теперь садитесь. Мы больше не гуси, мы опять школьники.
Сразу сесть почему-то не получилось. И руки никак не могли опять стать руками, а не крыльями, и кричать по-гусиному ещё хотелось. Но наконец угомонились. Один только Саня продолжал трепыхаться, будто он гусь-подранок.
— Маймаго, успокойся, — сказала Раиса Нельчевна, — урок продолжается.
Но Саня недоумённо смотрел на неё. Вот всегда так: Саня не ненец, он долган и, когда хочет, делает
