наклонности, теперь не спускали с него глаз. Меня так и подмывало скрыться куда-нибудь подальше, но я чувствовал, что заторчу здесь помимо воли.
Шутник снова соизволил обратить свой взгляд на меня.
– Тебе, небось, не нравится, что я назвал тебя клопом, а?
– Не нравится.
– Тогда почему ты не сказал об этом мне? Я не буду называть тебя клопом. Я ведь всем на свете друг. Мне все это очень даже не нравилось.
– Лучше не трогай меня, ладно? – сказал я, подбирая слова самым тщательнейшим образом. – Ты портишь мне весь отдых.
Это его доканало. Он заржал точно чокнутый и хлопнул себя рукой по животу. Потом заткнулся, сделал разворот на сто восемьдесят и отбыл. Он держал путь в дальний конец зала, и у меня слегка полегчало на душе. Но не надолго, потому что он причалил к столику, за которым восседал Джордж Мэдисон и бросил там якорь.
– Крошка, мне здесь как-то не по себе. И нервишки пошаливают, – сказал я. – Вон там Шутник с твоим муженьком. Кому-то может показаться странным, что мы сидим с тобой.
Она вся позеленела.
– Тогда давай отсюда уйдем.
– Давай. По воздуху. – Я глотнул его, как выброшенная из воды рыба. – Хотя бы попытаемся.
Я привстал, и тут случилось нечто странное. Когда я отодвинул стул, он, отъехав назад дюймов на шесть, вдруг запнулся, вернулся назад и стукнулся о мои ноги. Я плюхнулся на сидение и обернулся.
Сзади за столиком на четверых, где восседало шестеро, был один тип моих габаритов, то есть весьма внушительных. Так вот, этот самый тип отфутболил мой стул назад ко мне, и теперь его ножища покоилась на спинке. Я не знал, кто он такой и что из себя представляет, хотя это последнее не представляло труда угадать. У него была физиономия бывшего боксера, который стал бывшим ввиду своей очевидной непригодности: приплюснутый нос, торчащие в разные стороны уши, шрам во весь лоб. Он качал головой – вперед-назад, вперед-назад – и молчал. Ему и не нужно было что-либо говорить. Его пять дружков были самых разных габаритов и степеней уродства. Они тоже качали головами, не одобряя моего поведения.
– Не обращай на них внимания, Глория, – сказал я, снова повернувшись к ней. – Знаешь, а мне тут несмотря ни на что нравится.
Она все поняла, осушила залпом свой стакан, схватила другой, только что принесенный официантом и жадно к нему припала. Я оказался расторопней – разделался с моим виски куда раньше, чем она и велел повторить. Если накачаешься, многое становится проще.
Обычно после такого количества виски со льдом из моего желудка поднимается теплая волна радости бытия. Теперь эта волна достигла самой макушки, но я все еще не начал радоваться жизни. Я осушил еще один стакан и стало чуть-чуть легче. Я не имел представления о том, что может произойти дальше, но что- то готовилось, и даже дураку было ясно, что поварами были Шутник и Мэдисон Смерть-на-месте, – то ли вдвоем, то ли каждый поодиночке.
– Слишком много поваров, – сказал я.
– Да, сэр, слишком много воров.
– Не воров.
– Воров, воров. Все они тут воры. Я не собирался с ней спорить.
– Я не совсем то имел в виду, – уточнил я. – Мне не нравится, что Шутник и Джордж сидят вместе. Эти два головореза.
Глория несколько минут молча на меня смотрела.
– Наверное, они решили, что два головореза лучше, чем один головорез, – медленно изрекла она. И рассмеялась.
Я больше не стал распространяться на этот счет. Возможно, они решили, что я охочусь за бумагами. Они и еще какая-нибудь тысчонка бандюг. Не скрою, я бы с удовольствием поискал эти бумаги, если бы сумел отсюда выбраться. Особенно после того, что услышал от Глории.
Она оказалась милой малышкой.
– Глория, – сказал я. – Ты моя милашка. Ты мне очень нравишься.
– Ты тоже милашка. И тоже мне нравишься. Итак, я кое-что понял, именно здесь, хотя здесь мне больше нечего было делать, в особенности после того, как сгустились тучи. А что если меня нарочно сюда заманили? Хотя нет, никто меня не заманивал – я сам свалял дурака. Не исключено, что официант тоже из их синдиката. Он мог подлить мне в виски воды из-под крана, а мексиканская вода такова, что можно запросто сыграть в ящик. Мои размышления прервали фанфары оркестра, а с утеса сзади нас на танцплощадку упал сноп света. Наступило время шоу. Церемонимейстер вытащил на середину площадки микрофон и сказал что-то по-испански.
– Сейчас начнется представление, – обратился я к Глории. – Думаю, это будет грандиозно.
Церемонимейстер перешел на английский и объявил Марию Кармен, танцовщицу-акробатку.
Глава 9
Наш столик находился в нескольких футах от края танцплощадки в самом центре зала, поэтому наши места оказались самыми лучшими. Вспомнив Марию, я был очень этому рад и чуть-чуть повернул свой стул, чтобы было удобней смотреть. Церемонимейстер убрал микрофон, вся площадка была теперь залита светом прожектора. На сцену вышла Мария Кармен.
Я думал, что она самых что ни на есть стандартных размеров, однако теперь понял, что обманулся, ибо видел ее в одежде. На ней и сейчас кое-что было надето, но что это была за одежда. Ее бюст, который оказался отнюдь не стандартных размеров, прикрывало что-то вроде бюстгальтера. А еще на ней были облегающие трусики, похоже, из тонкого, но очень прочного материала, так как они не порвались, когда Мария начала свое шоу. Что ж, хорошего понемножку.
Она была босая; медленно направившись в середину сцены и поклонившись в ответ на громкие аплодисменты, в которые и я внес свою лепту, Мария стала раскачиваться. Я последовал ее примеру. Барабанщик из оркестра начал выбивать дробь, сперва тихо, потом все громче и громче. Мария стояла в самом центре площадки лицом к публике, широко расставив ноги. Она начала медленно клониться назад, в обычный мостик. Но обычным все было лишь в самом начале. Вместо того, чтобы коснуться руками пола, она гнулась назад до тех пор, пока ее голова не очутилась между ног. Находясь в этой необычной позе, она широко улыбнулась.
Так продолжалось несколько секунд, и именно тогда она увидела меня, сидящего на самой грани света и тьмы.
Она легонько качнула головой, что выглядело весьма странно, и подмигнула мне.
Я ей улыбнулся, и она начала выпрямляться.
– Что это было? – спросила Глория.
– Что “что”?
Во мне уже играл бурбон.
– Сам знаешь, что “что”.
– Похоже, она кому-то подморгнула.
– Похоже, тебе. Ты ее знаешь?
– Мы с ней всего лишь говорим друг другу здрасьте.
– Может, она таким образом сказала тебе “здрасьте”? Вопрос остался открытым. Я не знал на него ответа, но мне было бы очень интересно его знать. Однако в настоящий момент было не до разговоров. Движения Марии стали быстрей, оркестр заиграл какую-то джазовую мелодию, под которую она кувыркалась, а потом, сев на пол, вытворяла всякие штучки. Она завела за голову сперва одну ногу, потом другую, и будь у нее три ноги, а не две, она бы, думаю, и третью туда завела, казалось, она вся вот-вот очутится там, за своей головой.
