надежности, и отработанным движением налепил все четыре на область сонной артерии, чтобы быстрее всасывались.
Очнулся я через два часа, как и рассчитывал, расслабленный и отдохнувший — правда, уши еще горели. Всякий раз поражаюсь, какие интересные фильмы показывает мне раскрепощенное наркотиком подсознание. Правда, суточные ритмы мои окончательно налифтнулись; преследовало ощущение, что сейчас, вопреки хронометру, утро… чуть не сказал «ясное», хотя для меня это выражение всегда было не совсем понятной фигурой речи.
Расписание рейсов по линии Город-Арета я проверил еще днем, сразу после разговора с Алисой Релер. Оказалось, что я ей почти не приврал — в графике нашлось окно около восьми вечера.
С миз Релер мы встретились вокзале. Я в очередной раз беззвучно пошипел на ее наряд. На сей раз она одела радужные глаза и летучее платье под цвет — многокрасочные полосы, словно ленты серпантина, обтекали ее, так что глаз попросту терял ткань, по которой струились эти разводы, вытекая из ирреальности и утекая в ирреальность. Прохожие выворачивали шеи и падали с глиссад.
— Пока вы не позвонили, я уж думала, что это одна из ваших шуток, — усмехнулась она.
— Никаких шуток, эм, — ответствовал я. — Я совершенно официально приглашаю вас совершить со мною круиз по лучшим лунным курортам. С уроками самообороны.
— Если с уроками — согласна.
Я уже успел заметить и запомнить ее привычные жесты — как она вскидывает голову, отбрасывая косу за плечи, как поводит подбородком. При первой встрече мне даже не потребовалось прикладывать усилий, чтобы тонкие черты ее лица отложились в памяти — наоборот, Элис Релер всплывала непрошено перед моим мысленным взором в самые неподходящие минуты. Теперь картинка вновь ожила.
Я помог Элис забраться в салон. Зашипели герметики, ускорение мягко вжало меня в кресло. Скользя между кольцами маглева, капсула выходила на нуль-орбиту — так на техническом жаргоне именуется очень низкая орбита, проходящая над самой поверхностью. Отсутствие атмосферы позволяет капсулам лететь над самым реголитом с первой космической скоростью — для Луны это около двух километров в секунду. Больше, к сожалению, набрать не получается, иначе капсула с круговой орбиты перейдет на эллиптическую, а та рано или поздно пересечется с лунной поверхностью. Единственное неудобство такого способа передвижения — не все хорошо переносят невесомость. Впрочем, четверть часа можно перетерпеть даже стоя на голове.
Полетную скуку мы перебивали беседой, причем разговор, вместо того, чтобы вертеться вокруг почившего дядюшки Релера (который, скорее всего, и не дядюшка вовсе), как-то сам собой соскользнул на те вопросы, по которым могут вести спор даже совершенно незнакомые люди — то есть на так именуемые «глобальные проблемы». Притом что начинался он совершенно банально — Алиса поинтересовалась, почему в капсуле нет окон, оптических или интелтронных.
— Потому что смотреть снаружи не на что, — ответил я. — Во-первых, снаружи ночь — почти полночь, если быть точным, полноземлие. Во-вторых, на скорости полтора километра в секунду и днем ничего не разглядишь. А в-третьих, вы даже представить себе не можете, до чего однообразен лунный пейзаж. Камень и черные тени. Кое-где трещины. Кратеры слишком велики, чтобы их можно было разглядеть — большая кривизна поверхности совершенно их скрывает. Вот и все. Над Городом еще купола выпирают — знаете, «земля рождает пузыри»… А так не за что взглядом зацепиться. Честно сказать, на поверхности есть только одна вещь, на которую действительно стоит поглядеть, — добавил я, — но нам туда не по пути.
— И что же это? — поинтересовалась Элис. — Кратер Тихо?
— Не-ет, — улыбнулся я. — Тихо рассматривать лучше всего с орбиты. Достаточно высокой и циркумполярной. Иначе лучи просто не видны. Да и вообще кратеры с поверхности, как я уже сказал, не заметны. Нет, я про Памятник Кларку.
— Кому-кому? — переспросила моя спутница.
— Вы не слышали эту историю? — изумился я. — Ну даете!
— А вы напомните, — предложила Элис.
— Ладно, — покладисто согласился я. — Еще в двадцать первом веке, в долифтовую эпоху, когда Луну исследовали довольно активно, в средних широтах северного полушария близ кратера Платон обнаружили преинтересную штуковину. В стене разлома — даже не отвесной, а нависающей, так что ни с какой орбиты незаметно — был вырублен, другого слова не подберу, ангар. Небольшой, метров пятьдесят в поперечнике, и втрое меньше высотой…
— Погодите, я вспомнила! — воскликнула Элис. — Первые следы Предтеч?
— Верно, — кивнул я. — Тогда это наделало большого шуму — еще бы, контакт с внеземной цивилизацией, пусть и… опосредованный.
— А при чем тут памятник?
— Это, видите ли, шутка, — объяснил я. — Ангар был пуст, за исключением валявшейся в углу железяки в человеческий рост, похожей на пьяного осьминога. Исследовали ее на месте — поначалу боялись что-то трогать, а потом поленились отправить в какой-нибудь музей, тем более, что выгодней оказалось возить магометов к горе, то есть туристов к железке. А среди лунарей железку прозвали в лучшем случае Памятником Кларку — был такой фантаст в двадцатом веке, написал однажды о мусоре, оставленном пришельцами на Луне. Возраст мусора, кстати, совпадает — четыре с хвостиком миллиона лет. — Я помолчал и добавил: — А еще эту штуку называют Семиугольной гайкой.
— Вы, кажется, неплохо знакомы с историей вопроса, — заметила моя спутница.
— Приходится, — пожал я плечами. — Моя подруга Сольвейг серьезно увлекается прекурсологией. Вот и я заодно подковался. Интересная наука. Знаете, кстати, что ученые до сих пор ломают зубы об эту железку?
— А что в ней такого странного? Кроме формы, конечно. Я видела ее снимок в учебной презентации. Этакая подтаявшая снежинка.
— Поначалу вообще решили, что это инопланетный металлолом, — объяснил я. — Потом разобрались, что для металлолома у нее слишком сложная внутренняя структура — взаимопроникающие слои оч-чень странных сплавов. Уже потом, когда появились лифты, разобрались, что геометрия этой «гайки» подчиняется формулам Пенроуза. То есть это активный элемент ТФП-генератора. У нас они выглядят по- другому… и, кстати, люди никогда не стали бы делать такой элемент цельным. Считается, что Предтечи умели строить монопольные генераторы, способные переносить сами себя, без приемной камеры. Но загвоздка не в этом. Посчитали, какого размера должен быть генератор, если у него такие эффекторы. И получилось, что поперечник зоны смятия у него — метров триста!
— И что… О!
— Вот-вот. — Я усмехнулся. — Не мог он поместиться в этот «ангар». А следов посадки корабля вокруг разлома — нет.
— И как прекурсологи решают эту проблему? — полюбопытствовала Элис.
— А никак не решают! — беспечно отмахнулся я. — Не их это дело — решать. Их работа — собирать данные и задавать вопросы. Мало ли как Предтечи разбирались со своими проблемами? И какие проблемы были у каждой Волны?
— А сколько всего было этих… Волн? — спросила Элис.
— Твердо установлено шесть, — ответил я. — Последняя завершилась всего полтора миллиона лет назад. Пятая — четыре с половиной. Третья и четвертая — шестнадцать и четырнадцать. Вторая — намного раньше, приблизительно пятьдесят миллионов. Есть серьезные подозрения, что это на самом деле две волны, или два всплеска активности одной и той же, но серьезно разделенные по времени.
— А первая?
— А «Первой волной» называют все, что старше динозавров, — сообщил я. — Похоже, на самом деле это не одна цивилизация, а целый выводок, они все появились почти одновременно, около ста-ста двадцати миллионов лет тому обратно, столкнулись друг с другом и, кажется, здорово перецапались, потому что это единственная волна, в которой наблюдаются следы военных действий. Хотя с тем же успехом это могла быть гражданская война. Или расовое самоубийство.
— Интересно, почему они не заселили Землю? — задумчиво проговорила Элис.
— Не факт, — лениво парировал я. — Водно-кислородные миры неласково относятся к следам
