костру, он подкладывал плавник примерно час назад. Поймав себя на том, что и спина белухи выглядит привлекательно, решил больше не ложиться. И дикой петрушкой не злоупотреблять.
Было уже или еще светло, как пасмурным днем. В точке, где сходятся восток и запад, розовели облака. Подбросив сланца в костер и умывшись в ручье, я медленно побрел по крупной почти идеально круглой гальке.
Осенние шторма нагородили вдоль берега каменную дюну, закидывая за нее все, что легче камня. Постепенно я увлекся находками в кучах плавника: здесь были круглые сетевые поплавки из зеленого стекла, которые мы собирали еще мальчишками; разноцветные поплавки из японской синтетики и огромные надежные отечественные «балберы» из твердого белого пенопласта. Никто ничего не собирал здесь уже более полувека. В окрестностях Магадана есть люди, которые подрабатывают тем, что выносит море, но только сейчас я впервые понял, как это может быть. Одних обрывков тросов, если их расплести на фалы, на многие тысячи. Плавник всех пород, включая красное дерево, мореный дуб и суперблагородный орех валялся кубометрами. Корпус какой-то ракеты с обломками волноводов внутри белел рядом с иноземным черным бакеном, со свисавшими обрывками проводов и кусками аппаратуры. Платино- иридиевое покрытие внутри волноводов ракеты выглядело так, будто его не омывали студеные соленые волны. Я даже поломал голову над тем, возможно ли как-то снять электролизное покрытие, но, не придумав способа, двинулся дальше. Больше необычных бутылок и банок меня удивила желтая российская банка с черной надписью «Вода питьевая консервированная». Удалось также разобрать слова «ВРПО Дальрыба ПО…», «ОСТ 15–24…» и «… в самом крайнем случае». У кого-то был этот крайний случай, так как банка вскрыта. Дай Бог им удачи.
Белая пластиковая бутылочка со штрих-кодом для правки распечатанного текста. Открутил пробку — хороший свежий штрих-код. С какого корабля канцелярия? Покрутив в руках, бросил в камни.
В довершение чудес, обогнув мыс, я нашел занесенный на треть песком, илом и галькой почти целый катерок с надписью «Феликс Кон». С опаской, надеясь никого не найти, все же тщательно осмотрел его. Мотора не было! Навигационного, электро- и радиооборудования тоже. Кто-то «раздел» баркас еще в море или даже на борту плавбазы. Но зачем выкинули? Или он сам оторвался? Одна из миллионов загадок моря.
Почувствовав, как печет солнце, взглянул на часы. Десять утра. Я возился с находками около шести часов, которые пролетели как миг.
Шаман что-то мастерил, лежа на животе на дне шлюпа. Торчавшие из под палубного покрытия босые ступни покачивались в такт ударам железа по железу. Спросив, не нужна ли помощь, поставил греться чайник.
На третьей кружке Шаман перестал, наконец, стучать и скрежетать, выполз весь взмокший из шлюпа и налил отвара из своего чайника.
— Что ты там делал?
— Опоры для руля и сальник. (Шаман был как всегда спокоен, но у меня сложилось впечатление, что он явно доволен результатом). А ты?
— Чего только не видел. Возле твоей землянки такой же берег?
— Говорю же: море и горы дают все. Но на этот берег выносит гораздо больше из-за поворота течения.
— Почему тогда берег не заилен?
— Холодно. Очень сильные шторма.
— Мы не попадем?
— Есть десяток дней в году, когда здесь можно ходить. Или зимой можно добираться по льду. Но зимой все скрыто трехметровой наледью.
— Здесь настоящий берег сокровищ. Жаль, что все пропадет.
— Все настоящие сокровища должны лежать нетронутыми на далеком берегу. В этом их суть и судьба.
Плыли весь вечер и всю ночь. Днем помогал Шаману снимать часть рулевого оборудования с баркаса.
Смотрю на далекий синий мыс и не верю, что вчера еще был там. Обычно Шаман ходит туда один. Не всякий решится, но, похоже, у Шамана и тени сомнений не возникает.
— Тебе никогда не хочется опереться на чье-то мнение, опыт, авторитет?
— Не боишься загрустить?
— Почему?
— Задаешь такие вопросы.
— Пожалуй, боюсь, но не слишком.
— Тогда отвечу. Маленькому ребенку нужны родители, подростку-товарищи, юноше и молодому мужчине — своя группа, семья, работа, государство.
— А взрослому мужчине?
— Как ты думаешь?
— Но он опирается на государство.
— Обычно государство опирается на нескольких взрослых мужчин, если, конечно, они есть и хотят подпереть.
— Значит…
— Именно, когда ты действительно взрослый — действительно не на кого опереться.
— Действительно, грустно. (Вместе усмехнулись игре слов.)
— Когда привыкнешь, увидишь новый горизонт.
— Расскажешь?
— Трудно. У тебя еще нет соответствующей практики.
Белая полярная ночь. Вода у берега кажется кипящей из-за нерестящейся мойвы. Мы черпаем ее сачком из мелкой сетки. Шаман солит для сушки лишь две бочки, а можно было бы за ночь начерпать вагон, не сходя с места. Сколько тысяч километров берега «кипит» в эти ночи?
Бочки полны, и мы усаживаемся у костра. Спать не хочется в эти ночи ни нам, никому на берегу и в море. После обмена бытовыми замечаниями пытаюсь продолжить дневной разговор.
— Новая перспектива развеивает грусть?
— Проще. Ты сможешь пойти своей дорогой только тогда, когда тебе не нужно опираться на других.
— Многие люди идут своей дорогой?
— Нет.
— Почему?
— Когда они смогли бы это делать психологически, они, как правило, настолько слабы физически, что нуждаются в помощи других: родни, общества.
— Наверное, много и здоровых?
— Нет. Слишком от многого нужно отказаться, а человек может это довольно поздно. Он и сам изобретает себе путы?
— Какие?
— Пока он здоров, он думает, что дети и внуки нуждаются в нем.
— Так действительно (опять усмехнулись) бывает.
— Редко. Просто он изобретает услуги, от которых они не отказываются. И (смеется) действительно благодарны.
— Человек, который все же пошел своей дорогой, обязательно должен жить отшельником?
— Нет. Но у него должен быть свой берег сокровищ.
— Аллегория?
— Конечно. У него должна быть внутренняя территория, недоступная другим.
— Туда выносит жизнь всякий хлам, как на вчерашний берег?
—
