Наступило долгое молчание.
...от голода на луну! – чуть громче повторил папа.
Но ничего не произошло. Обернувшись налево, Муми-папа спросил:
– Почему не рычит лев?
– Не стану рычать, пока Хомса не подвесит луну, – заявила Эмма.
Хомса высунулся из-за кулис.
– Миса обещала сделать луну и не сделала, – оправдывался он.
– Ладно, ладно, – поспешно сказал Муми-папа. – Пусть Миса лучше явится на сцену, я все равно вышел из образа.
Миса важно выплыла на сцену в красном бархатном платье. Она стояла несколько мгновений безмолвно, закрыв лапой глаза и упиваясь тем, что она примадонна. Это было бесподобно!
– «О, какая радость!» – подсказала Муми-мама, подумав, что Миса забыла свою роль.
– Я держу паузу! – тихонько огрызнулась Миса. Она приблизилась к рампе и простерла лапы к публике.
Что-то щелкнуло. Это Хомса запустил вентилятор в осветительской.
– Что это, пылесос? – спросил ежик.
– Помолчи! – заворчала ежиха.
Миса начала декламировать трагическим голосом:
Она оступилась, запуталась в бархатном платье и прямо со сцены упала в лодку, где сидели ежи.
Зрители закричали «ура!» и снова водрузили Мису на сцену.
– Только не волнуйся, фрекен, – напутствовал ее пожилой бобер. – Давай сразу откусывай ей голову!
– Кому? – в недоумении спросила Миса.
– Тетке вашей внучки, разумеется, – пояснил бобер.
– Они ничего не поняли, – зашептал Муми-папа жене. – Скорее выходи на сцену, будь добра!
Мама быстренько подобрала юбки и, вынырнув на сцену с доброй и смущенной улыбкой, весело сказала:
бубнила, словно молитву, Эмма.
Муми-папа тревожно смотрел на маму.
– «Введите льва», – прошептала она, желая ему помочь.
– Введите льва, – повторил папа. – Введите льва, – неуверенно повторил он еще раз. А под конец закричал: – Давайте сюда льва!
За сценой послышался громкий топот. Затем выскочил лев, сделанный из старого покрывала. Передние лапы льва изображал один бобер, а задние – другой. Публика визжала от восторга.
Лев заколебался, потом подошел к рампе и поклонился и при этом разошелся на две части.
Публика похлопала в ладоши и стала разъезжаться по домам.
– Еще не конец! – кричал Муми-папа.
– Дорогой, они снова придут завтра утром, – сказала мама. – Эмма считает, что премьера не будет иметь успеха, если генеральная репетиция не кончится маленьким провалом.
– Ах, вот оно что! – сказал, успокоившись, папа. – Во всяком случае они часто смеялись, – радостно добавил он.
Миса отошла немного в сторону, чтобы успокоиться. Ее сердце страшно колотилось.
– Они аплодировали мне, – прошептала она про себя. – О, как я счастлива! Я буду всегда, всегда вот так счастлива!
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
На следующее утро были разосланы театральные афиши. Птицы летали над заливом и сбрасывали театральные плакатики. Красочные афиши (их нарисовали Хомса и Мюмла) кружились над лесом, над берегом, над лугами, над водой, над крышами домов и садами.
Одна афиша, покружив над тюрьмой, упала к ногам Хемуля. Он сидел и дремал на солнышке, натянув полицейскую фуражку на лоб. Хемуль тотчас заподозрил, что это было тайное послание узникам, и цепко схватил листок.
Как раз сейчас у него под замком сидело не меньше трех узников, а больше у него никогда не бывало с тех пор, как он стал надзирателем тюрьмы. Уже около двух лет ему не доводилось никого стеречь, и понятно, почему он так боялся за своих подопечных.
Итак, Хемуль водрузил на нос очки и вслух прочел афишу.
