Кундалини. Эволюционная энергия в человеке.

когда я пользуюсь этим сверхчувством, передо мной открывается реальность, гораздо более существенная, чем мир, доступный нашим обычным чувст­вам, реальность, в сравнении с которой последний кажется не более чем игрой теней. Но не считая этой способности, я такой же чело­век, как и все, — столь же подвержен болезням, подвластен процес­су старения и уязвим для несчастных случаев, как и любой другой.

 Думаю, что правдивый, неприкрашенный рассказ о своей жиз­ни, предшествующей неожиданному развитию необыкновенных психических состояний, является достаточно красноречивым свиде­тельством того, что изначально я был таким же, как все, не лучше и не хуже, не проявляя каких-то особых качеств, обычно приписыва­емых провидцам. Более того, состояние сознания, которым я обла­даю сейчас, не проявилось сразу, а было следствием завершения определенной фазы процесса биологической перестройки, продол­жавшейся не менее пятнадцати лет. Этот процесс продолжает раз­виваться во мне и по сей день, но и по прошествии более чем два­дцати пяти лет я не перестаю удивляться волшебству этой таинст­венной энергии, открывшей мне чудеса бытия. Я наблюдаю эти про­явления с тем же чувством восхищения и благоговейного ужаса, что и в первый раз.

Несмотря на существующие представления о том, что духов­ный рост определяется лишь психическими факторами — отказом от соблазнов, уходом от всего мирского, религиозным рвением, — я пришел к выводу, что человек может перейти на высший уровень сознания благодаря непрерывному биологическому процессу, подоб­ному любой иной жизнедеятельности организма, и ни на одной из стадий этого процесса человеку не следует отказываться от чувств, живущих в его сердце, или пренебрегать потребностями тела. Вы­сшее состояние сознания способно самостоятельно освободиться от рабства чувств, сосуществование с которыми кажется невозможным, если не учитывать всех биологических факторов. Я же могу с уверенностью сказать, что разумный контроль над потребностями вместе с пониманием этого механизма обеспечивает более безопас­ный и надежный путь духовного развития, чем любое религиозное рвение.

У меня есть все основания полагать, что мистический опыт и трансцендентальное знание может прийти к человеку столь же ес­тественно, как и гениальное озарение, и для этого ему вовсе не обя­ зательно налагать на себя какие-либо ограничения, несвойственные обычному поведению. Если же трансформирующий процесс начал­ся, в результате ли сознательного усилия или самопроизвольно, чистота помыслов и дисциплинированное поведение способны уме­ньшить сопротивление, которое оказывает организм могучей энер­гии, преобразующей его. Человек, подвергающийся трансформации, должен выдержать это великое испытание, сохранив ясность ума и все богатство эмоций, чтобы суметь оценить разницу между хруп­ким человеческим началом и бессмертным духом. Лишь так может быть осознано ни с чем не сравнимое блаженство освобождения, ибо абсолютное существование не знает ни радости, ни страданий.

 

 

Комментарии к шестнадцатой, семнадцатой и восемнадцатой главам

 

 

 Когда Гопи Кришна описывает, как легко и естественно возни­кали внутри него стихи, это напоминает «божественное безумие», которое Платон называл «мания». Шекспир прославлял «влюблен­ных, безумцев и поэтов». Влюбленные пишут стихи; мистики и про­роки, такие как Вильям Блейк или Сан Хуан де ла Крус, тоже излагали свой опыт в форме стихов; мастера Дзен создавали трехсти­шья — хокку, и даже некоторые алхимики описывали свои экспе­рименты в поэтической форме.

Те, кто подвергаются психоанализу, часто отмечают, что иногда только стихи могут передать внутренний опыт, хотя такая форма самовыражения может не иметь никакого отношения к искусству. Характерной особенностью стихов является ритм, а также исполь­зование звучания слов и тех чувств, которые они вызывают благодаря символическому единству значимости, краткости и интенсив­ности. Кроме того, в стихах есть ритуальный аспект — это язык,⁵ ставший откровением, чистым символом. То же отражается и в пер­вобытном ритме танца, ритуальных песнопениях и бессмысленном лепете маленького ребенка. Таков подлинный язык духа.

То, что стихи спонтанно возникали в сознании у Гопи Кришны, не есть чем-то необычным, это явление уже давно известно в па­рапсихологии. Медиумы в трансе нередко начинают говорить и да­же поддерживать беседу на языках, которые они никогда не только не изучали, но и не слышали. По мнению Яна Стивенсона (автора новаторских исследований в этой области), подобные случаи так называемой глоссолалии являются еще одним доказательством пере­воплощений. Гопи Кришна не отрицает такой возможности, хотя ему ближе другое объяснение и он считает эту способность следствием не опыта прошлых жизней, а своего контакта со сверхчувственным миром, являющимися источником всякого возможного знания.

Для «высших», мистических переживаний характерна парадок­сальность такого опыта. «Ничто, в котором есть все», «неизмеримо огромное», которое в то же время содержится в бесконечно малой

точке, — это Атман, огромный, как весь мир, и в то же время ма­лый, как точка.

С точки зрения топологического подхода к природе психики, ее фокус, «эго», можно отождествлять с первоосновой психического опыта, уходящей в объективный мир. Это та «всеобщность», кото­рая является внепространственной и вневременной, она бесконечно простирается и вечно присутствует. Когда человек освобождается от границ своей личности, его сознание становится частью этой все­общности — энергии, создавшей всю вселенную.

 То, что для описания этой всеобщности используются про­странственные понятия, связанные с размером («бесконечно боль­шое, в то же время бесконечно малое»), а не понятия, связанные с движением, временем, любовью или чем-то иным, отражает затруд­нения, которые «эго» испытывает в описании подобных пережива­ний. Причина этого заключается в том, что «эго» привязано к телу, которое имеет определенные пространственные ограничения. И хо­тя мы иногда мним себя чем-то чрезвычайно значительным, в дей­ствительности мы — лишь маленькие фигурки на большом китай­ском пейзаже, расположенные где-то в его углу. Поэтому «эго» вос­принимает выход за пределы ограничений тела прежде всего как выход за его пространственные ограничения, проявляющиеся в раз­мерах и объеме тела (искаженную форму этого можно наблюдать при психических расстройствах и нарушения восприятия границ тела, когда индивид ощущает себя чрезвычайно малым или, наобо­рот, очень большим). Кроме того, можно предположить, что катего­рия пространства соотносится с интуицией, и поэтому метафору расширения восприятия, яркого света, заливающего все окружаю­щее, обычно предпочитают использовать интуитивные личности, к которым можно отнести и Гопи Кришну исходя из его озабоченно­сти (во всяком случае временами) питанием, телом и здоровьем, так же как и трудностями во всем, что касается порядка событий и фактов.

Описывая свой опыт, он говорит о звуке, подобном жужжанию пчелиного роя. Образ пчел, жужжащих от радости, часто употреб­ляется в поэзии и восходит к античной мифологии и ветхозаветным библейским символам. (Необходимо помнить, что в данном случае мы имеем дело не с образами в процессе индивидуации, при кото­ром они отражаются преимущественно в сновидениях, а с живым опытом. Мясная пища, масло, маленький ребенок — все это вещи, актуальные для автора, по этой причине его опыт может стать и для нас источником некого инсайта.) Пчелы являются широко рас­пространенным символом естественной природной мудрости. В до­полнение к их природной разумности и социальной организации, часто используемой как метафора общества, следует сказать о их способности преобразовывать природные продукты в продукты ку­льтуры (мед и воск с их символическим значением), о их ритуалах танцев, питания, строительства, взаимопомощи, а также о способ­ность к ориентации и даже о смертоносном жале... Поэтому звук жужжащей пчелы (подобно архетипическому символу львиного ры­чания, крика гусей, реву быка) является существенным моментом в символизме процесса освобождения. Это звук инстинктивного слоя земной мудрости (даже более глубокой, чем голос нашей крови) проявляющейся в спонтанном полете (безумном, но в то же время целенаправленном) коллективного духа, стремящегося за пределы индивидуальности.