приняв во внимание то, что было высказано по этому поводу рядом ученых древности, в своем энциклопедическом труде 'Книга исцеления' ('Китаб аш-шифа') приходит к выводу, что горы произошли естественным путем.
Начиная со среднеазиатского астронома и географа Ахмеда Фергани (IX в.), передовые ученые стран распространения ислама все с большей определенностью говорили о сферичности или шаровидности Земли и ее месте среди других небесных тел. Так, арабский математик и астроном аль-Баттани (852–929) писал: 'Земля кругла, ее центр (марказуха) среди небесной сферы, а воздух окружает ее со всех сторон, сравнительно с орбитой знаков зодиака, она вроде точки по своей малости' [209].
Эти выводы завоевывались в борьбе против схоластики, одной из опор которой являлся Коран. Именно поэтому гениальный ученый хорезмиец Абу Рейхан Бируни (973 — ок. 1050), указывая, что 'шарообразная форма для Земли есть естественная необходимость'[210] , критиковал тех, кто отвергал этот научный взгляд. 'Если бы Земля не была круглой… цитировал он труд индийского ученого, — день и ночь не были бы различными летом и зимой, и положения (небесных. — Л.К.) светил и линии их вращения не были бы такими, какими их находят' [211].
Рассказывая о преданиях древних индийцев, по которым 'прежде всех вещей была вода', начавшая 'пениться, и из нее появилось что-то белое', из чего 'создатель сотворил яйцо Брахмы' (причем, по одной версии, когда 'яйцо раскололось', то 'одна из двух его половин стала небом, а другая — землей', из обломков их образовались дожди), Бируни критиковал Коран. Имея в виду 9-й аят 11-й суры Корана, где сказано об Аллахе: 'И он тот, который создал небеса и землю в шесть дней, и был его трон на воде…', ученый писал: 'А теория индийцев о существовании воды раньше всего сотворенного основана на том, что именно благодаря воде сцепляются все мельчайшие частицы, растет все растущее и держится жизнь во всяком одушевленном существе. Следовательно, она есть орудие и инструмент творца, когда он хочет творить [что-либо] из материи. И подобное этому сказано в откровении (в Коране. — Л.К.) в словах Аллаха…' 'И был его трон на воде'. Все равно, относить ли это, исходя из прямого значения, к определенному телу, которое Аллах назвал таким именем и повелел почитать, относить ли его к истолкованию [скрытого значения] через 'царство' или что-либо подобное, смысл [получается] один: в то время, помимо Аллаха, не было ничего, кроме воды и его трона. Если бы наша книга не ограничивалась учениями одной религиозной общины, мы привели бы [примеры] из учений религиозных общин, существовавших в древности в Вавилоне и вокруг него, которые походят на рассказы об этом яйце, но еще более нелепы'[212].
Бируни был глубоко прав, сравнивая взгляды разных народов, находя между ними общие черты и высказывая свое к ним отношение. Да, уже к его времени такие представления о Вселенной и Земле не выдерживали испытания временем.
Наивно было бы, однако, полагать, что столь несхожие взгляды на мир могли мирно уживаться. Этого не было как на Востоке, так и на Западе. Не случайно в средние века возникло учение о двойственности истины, согласно которому истинное в философии может быть ложным в теологии и наоборот. Конечно, этот тезис не был выражен в столь категоричной форме. Однако важно уже то, что допускалась возможность сосуществования по тому или другому вопросу двух 'истин'. К этой мысли ученые и философы подходили исподволь, и едва ли не главное, что их приблизило к ней, — это разногласия, которые они обнаруживали, трудясь над той или иной проблемой науки, уже в самом подходе и толковании ее в сочинениях науки и религии и, применительно к исламу, в Коране.
Еще основоположник арабской философии Абу Йусуф Йакуб аль-Кинди, живший в IX веке, не случайно противопоставлял 'истины', выдававшиеся богословием за высшее знание, тому, что получено в результате кропотливого анализа, научного познания. В 'Трактате о количестве книг Аристотеля и о том, что необходимо для усвоения философии' аль-Кинди отделяет науку от того, что называется 'божественным знанием', но 'не требует ни исканий, ни трудов, ни человеческой сообразительности, ни времени'[213].
Одновременно мыслители того времени искали легальную возможность спокойного исследовательского труда, желали избавиться от подозрений и преследований со стороны духовных ретроградов и поддерживавшей их феодальной администрации.
В условиях господства духовного сыска ученые ищут 'легальные' формы ухода от преследований за вольнодумство, от упреков в том, что они, например Абу Рейхан Бируни, считают возможным не ссылаться в своих трудах на аяты Корана как непререкаемый авторитет, научный довод. Богословы не могли не видеть, что великий хорезмиец хотя и не был атеистом, но стремился отделить науку от религии. В своей 'Индии', исследуя взгляды индийцев на созвездие Большой Медведицы и то значение, какое придается ему при составлении долговременного календаря, он отмечал, что допускаемые при этом разнобой и ошибки 'проистекают из недостаточного применения математики… и смешения научных вопросов с религиозными преданиями'[214].
В XII веке арабский философ Ибн Рушд (Аверроэс) пишет особое 'Рассуждение, выносящее решение относительно связи между религией и философией' — своего рода исповедь наболевшего сердца, охваченного желанием обеспечить себе и другим ученым условия для объективного исследования духовной жизни. Он предлагает даже своего рода 'компромисс': 'Всякий раз, когда выводы доказательства приходят в противоречие с буквальным смыслом вероучения (считать, что. — Л.К.), этот буквальный смысл допускает аллегорическое толкование…'[215] Однако и такое предложение философа не изменило отношения духовных цензоров к его выдающимся трудам. Вскоре после написания 'Рассуждения…' кордовский халиф Абу Йусуф Йакуб повелел по настоянию духовенства выслать Ибн Рушда из Кордовы, а его произведения предать сожжению.
Преследование Ибн Рушда не являлось чем-то исключительным при власти халифов. Его старший современник выдающийся арабский философ, врач и естествоиспытатель Ибн Баджа в 1138 году был отравлен в тюрьме в Фесе (Марокко) как вольнодумец, 'еретик', учивший о вечности Вселенной, 'не нуждающейся ни в чем постороннем', то есть и во вмешательстве всевышнего. Преследования и казни ученых, конечно, вредили прогрессу, но не могли остановить поступательного движения знания, науки.
Если богословы выдавали Коран за произведение, кроме которого, за исключением преданий о пророке, лучше ничего не читать, то ученые понимали, что такое истолкование священных книг — помеха развитию науки. Для дальнейшего подъема экономической и культурной жизни Халифата как на Востоке, так и на Западе — от Машрика до Магриба было необходимо развитие естественных наук, философии, медицины, техники, городского строительства, мореплавания и т. п. Знаменитый арабский мыслитель, историк и социолог Ибн Хальдун (1332–1406), желая помочь прогрессу стран распространения ислама, писал, что 'ограничение обучения одним Кораном приводит к недостаточному владению языком вообще, так как овладение языком Корана недостаточно для владения языком наук и книг, написанных в настоящее время'. Он отмечал, что лица, занимающиеся кораническими науками, оказываются наименее подготовленными к решению вопросов государственного управления. 'Причина этого в том, что они привыкают к умозрительному мышлению, погружены в свои науки и оторваны от действительного мира и чувственно воспринимаемых вещей. Все их законы и правила не перестают быть книжными и существуют только в уме, но не соответствуют жизни'. Совеем иное положение, продолжал Ибн Хальдун, в действительном знании, 'науках, кои самой своей сущностью требуют соответствия тому, что происходит во внешнем мире. Ученые же богословы оторваны от мира и заняты рассуждениями и умозрительными построениями, не зная ничего, кроме этого'[216].
Значительно позднее, в XIX веке, азербайджанский просветитель, основоположник национальной реалистической прозы и драматургии, знаток арабского языка Мирза Фатали Ахундов (1812–1878) пришел к выводу, что ответы Корана на вопрос о сотворении мира Аллахом не облегчают, а осложняют и затрудняют научное понимание проблемы происхождения Вселенной, всего сущего.
В крупном философском сочинении, написанном в эпистолярной форме, 'Три письма индийского принца Кемал-уд-Довле к персидскому принцу Джелал-уд-Довле и ответ на них сего последнего' Ахундов придерживается материалистического взгляда, согласно которому Вселенная вечна и никогда не нуждалась в каком-либо творце. Вселенной, бытию, по словам Ахундова, ничто 'не предшествовало… оно было, есть и будет, то есть небытие ему не предшествовало и небытие ему не последует… Если ты скажешь, что
