вела беспощадную борьбу: вредителей, космополитов, двурушников и, в конце концов, просто нехороших, нечестных людей.
Гуманитарии, по роду своей службы постоянно соприкасающиеся с соответствующими текстами (а среди них, конечно же, и читатели А. Я. Вышинского), были восприимчивей многих других к пропаганде ненависти. У них не было возможности тиражировать ее в профессиональных текстах. В начале пятидесятых годов юристы, как филологи или историки, публикуются редко и неохотно, разве что в газетах. Теоретизировать не полагается. Комментировать рискованно — можно и ошибиться: выпасть из тележки на крутом повороте истории, ненароком впасть в идеологическую скверну. Они и не печатаются. И тогда мы можем наблюдать своеобразный трансфер. Технологии, выработанные для политической борьбы, переносятся в мир профессиональных или административных конфликтов. Другого языка просто нет в обиходе. И приходится решать деловые споры, прибегая к формулам классовой или внутрипартийной борьбы.
Вся жизнь молотовских научных работников была публичной. Они проживали в общежитиях рядом друг с другом. Быт, личные связи, праздники и будни, домашние ссоры и любовные игры — все было открыто для внешнего контроля. В такой ситуации молодые люди, не связанные узами брака, должны были испытывать сильнейшее напряжение, толкающее их на безрассудные поступки. Одни пили, другие проявляли агрессивность, облекая ее в приемлемые общественные формы, а именно:
