себя мужа под различными предлогами, делала вид, будто имеет телесные болезни, и, таким образом, пребыла неприкосновенною и непорочною, как говорят её родственники. Когда же в скором времени муж её скончался и она осталась единственною после него наследницею, тогда, променяв блага временные на вечные, она всю себя посвятила Богу, более всего заботилась о вечной жизни, управляла своими рабами кротко и вела жизнь самую строгую и целомудренную. В обращении она была так совершенна, что один вид её, исполненный благочестия, возбуждал к ней уважение в знаменитых епископах. Огнем нестяжательности сожгла она великое и излишнее богатство, а что затем оставалось на её нужды, и то назначила на монастыри, на бедных, на странноприимные дома и церкви, на нищих, странников, епископов, сирот и вдов — и вообще с любовию подавала пособие всем нуждающимся, творя дела благочестия втайне как лично, так и чрез своих верных рабов. Она не отходила от церкви, особенно по ночам, и совершала всякую подвижническую добродетель в надежде жизни вечной.
О девственнице, укрывшей блаженного Афанасия
Знаю я одну девственницу в Александрии, которой было около семидесяти лет, когда я с нею встретился. О ней весь клир свидетельствовал, что в молодости, когда ей было лет около двадцати и когда она была очень красива собою, от её красоты убегали мужи добродетельные, чтобы не подвергнуться какому–нибудь нареканию по подозрению. Но случилось, что ариане, строя ковы [43] против блаженного Афанасия, епископа Александрийского, посредством Евсевия, бывшего тогда начальником при императоре Констанции, оклеветали его в тяжких преступлениях. Убегая от неправого суда, блаженный Афанасий не решился ввериться ни сроднику, ни другу, ни клирику, ни другому кому из знакомых. Когда посланные градоначальником нечаянно пришли в дом епископа и стали искать его, он, взявши свой стихарь и фелонь, в полночь прибежал к упомянутой девственнице. Та изумлена была странностию сего поступка и пришла в некоторый страх. Но епископ стал говорить ей: «Меня ищут ариане, оклеветавшие меня в тяжких преступлениях. Но, чтобы и самому мне не подвергнуться безумному приговору, и не ввести в грех желающих моего осуждения, решился я убежать; и вот Бог открыл мне в эту ночь, что я ни у кого другого не могу спастись, как только у тебя». От великой радости девственница, бросив всякое сомнение, совершенно предалась Господу и с усердием укрывала святого епископа около шести лет, пока жив был император Констанций: сама умывала его ноги, исправляла все его нужды, добывала и доставляла ему книги. Во всей Александрии никто не знал, где живет блаженный епископ Афанасий. Когда же объявлено было о смерти императора Констанция и слух о том дошел до Афанасия, он облекся в светлые одежды и ночью опять явился в церкви. Увидев его, все пришли в изумление и думали, что он воскрес из мертвых. Друзья между тем жаловались, что, по незнанию, они не могли найти его убежища. Блаженный в оправдание свое говорил искренним своим друзьям и знакомым: «Я для того не укрылся у вас, чтобы вы могли справедливо поклясться, что не знаете моего местопребывания, а, с другой стороны, я опасался обысков, а у нее укрылся потому, что никто не мог подозревать меня в этом по причине её красоты и молодости. Таким образом я соблюл две выгоды: послужил и её спасению и сохранил собственную честь и безопасность».
Об Аматалиде
В городе Антинои есть двенадцать женских монастырей, где ведут жизнь богоугодную. Там видел я рабу Божию по имени Аматалида, старицу, восемьдесят лет пребывавшую в подвижничестве, как сказывала она сама и другие, с нею жившие. С нею жили шестьдесят отроковиц, которые под руководством сей доброй старицы свято проходили поприще подвижничества. Все они весьма любили её, безвыходно удерживаемы были в монастыре безмерною любовию к ней и святыми её наставлениями постепенно усовершались в целомудрии. Старица достигла такой степени бесстрастия, что, когда пришел я к ней и сел, она, пришедши, села подле меня и, по избытку дерзновения во Христе, возложила на мои плечи свои руки.
О девственнице Таоре
В том же монастыре тридцать уже лет жила девственница, именем Таора, ученица той старицы. Она никогда не хотела взять ни новой одежды, ни нарамника [44], ни обуви, говоря: «Я в этом не нуждаюсь, иначе принуждена буду выйти». И в самом деле, когда прочие сестры по господским праздникам собирались в церковь для причащения, она в рубище безвыходно сидела в келлии за своим делом. Лицо её было так благообразно, что даже самый твердый человек, находясь близ нее, мог бы соблазниться её красотою, если бы она не имела превосходного страха в целомудрии и своею скромностию не приводила в стыд и страх даже самое бесстыдное око.
Об одной девственнице и Коллуфе
Была и другая истинная девственница, бдительно исполнявшая дело подвижничества. Она жила не в дальнем расстоянии от меня, но я не видел её в лицо, ибо, как говорили знавшие её, она никогда не выходила из келлии — с тех пор, как отреклась от мира, — и шестьдесят лет провела в подвижничестве вместе со своею матерью. Когда же наконец пришло время перейти ей из сей жизни в жизнь нетленную, явился ей прославившийся мужеством в том месте святой мученик Коллуф и сказал: «Сегодня ты пойдешь к своему Господу и узришь всех святых. Итак, приди разделить вместе с нами трапезу в монастыре». Блаженная, вставши рано поутру, оделась, положила в свою корзину хлеба, оливок и немного овощей и после столь многолетнего своего затворничества отправилась в храм мученика. Здесь она помолилась, села и целый день выжидала удобного времени для вкушения. В девятом часу, когда уже пришло время вкусить пищу и в храме никого не было, она выложила снеди и обратилась к мученику со следующею молитвою: «Благослови, святой Коллуф, снеди мои, и да сопутствуют мне молитвы твои». После сего, севши, вкусила, потом, ещё помолившись, пришла домой около захождения солнца и вручила своей матери толкование строматописца Климента (имеется в виду Климент Александрийский. —
Об оклеветавшей одного чтеца
Дочь одного пресвитера в Кесарии Палестинской, девица, пала и научена была соблазнителем своим оклеветать чтеца сего города и на него сложить вину своего срама. Сделавшись беременною, она на расспросы отца своего наименовала чтеца. Услышав это и пришедши в смущение, пресвитер донес епископу, а епископ немедленно созвал церковный совет. Призвали чтеца и стали расспрашивать его, как было дело. Чтец, будучи допрашиваем епископом, не сознавался. И мог ли он сознаться в том, чего не сделал? Разгневанный епископ строжайшим голосом сказал ему: «Так ты не признаешься в преступлении и не раскаиваешься, несчастный и исполненный нечистоты?». «Клянусь тебе, — отвечал чтец, — я сказал сущую правду, что не имею участия в этом деле; я не виновен даже и в помысле о ней. Если же вам хочется, чтобы я сказал то, чего на самом деле не было, то — виноват». Когда он сказал это, епископ
