— Клан Медведя, — кивнул Кринаш.
— Я почти согласилась, но оказалось, что жениху не нужна моя девочка. Отец сказал: не дадим ей пропасть… но она же останется без имени! Отребье… Это же ужас какой — всю жизнь прожить Отребьем! Ты только представь себе…
— Я-то как раз представляю, — негромко и ровно отозвался Кринаш. — Я это тридцать девять лет очень хорошо представлял. Сам не так давно именем обзавелся.
Глаза Ульфейи расширились. До нее только сейчас дошло, как представился им хозяин, отогнав троллей.
Кринаш из Семейства Кринаш. Первый в своем Семействе. Основатель.
Женщина с новым интересом обернулась к собеседнику:
— Но как же ты… как удалось?..
— Твоей девочке так не удастся… Шесть лет назад я на поле боя спас жизнь королю Нуртору. За это он позволил мне основать Семейство. Но ты же понимаешь: на всех бедолаг из Отребья не наберешься погибающих королей!
— Ничего не скажешь, повезло тебе, — вздохнула Ульфейя.
— Да уж… — смущенно отозвался Кринаш. — Ясно-понятно. Это ведь только богам дозволено быть Безымянными.
Оба замолчали. Задумались о мире, который хуже чем жесток — равнодушен к тем, у кого нет имени. Просто не признает их существования.
Наконец Ульфейя мрачно продолжила:
— Я никому, даже отцу, не сказала, что на мне вина похуже, чем… чем… Словом, это по моей вине пропал Хашуэри.
— По твоей вине, госпожа? Почему?
— Вот! — На ладони ее лежал уже знакомый Кринашу камень на кожаном ремешке. — Я с ним теперь не расстаюсь. А на подоконнике оставила, чтоб высох ремешок, он же в воду угодил… Эта вещь когда-то принадлежала Первому Медведю.
У Кринаша перехватило дыхание. Он — в прошлом отчаянный наемник, а теперь властный и бесстрашный хозяин постоялого двора — содрогнулся, глядя на серый камешек.
Двенадцать магов. Основатели Кланов. Избранники богов. Их сила живет в крови потомков, иногда проявляя себя и даря миру новых Истинных Чародеев.
— Камень называется Серый Оберег, — объяснила Ульфейя. — Он передается от отца к сыну. Когда попадает к Истинному Чародею — увеличивает его силу.
— Тогда почему?..
Кринаш запнулся. Догадался, в чем вина этой девочки.
— Когда Хашуэри прощался со мной, я почти сломила себя, готова была сказать ему… Но он был таким гордым! Таким самовлюбленным! Так жил предвкушением подвига! Когда он уходил, я… — Дочь Рода запнулась, подбирая слова. — Я взяла камень. Думала: он заметит пропажу, мы вместе будем искать Оберег. С него слетит клановая спесь, и тогда…
Женщина замолчала, зябко повела плечиками под шалью и прихлопнула на руке злого осеннего комара.
— Пусть госпожа подождет, — бормотнул Кринаш. Встал, приоткрыл дверь в трапезную: что-то тихо там стало. — Дагерта, все уже разошлись?
— Намаялись, рано спать легли, — отозвалась жена.
— Неужто все наверху разместились? Много ж народу было!
— Фержен посулил матросам хорошую плату, чтоб до утра с ним «Шуструю красотку» охраняли. Костры разведут, будут спать по очереди. А остальные в комнатах улеглись.
Кринаш удивленно покрутил головой — вроде бы недолго он с постоялицей болтает, а гляди ж ты! — и обернулся к Ульфейе:
— Не угодно ли госпоже перебраться к огню? А то комары, и холодно уже…
У очага гостья немного расслабилась и рассказала о муках совести, изводивших ее после исчезновения любимого. И о том, как однажды, наплакавшись в постели, заснула с Оберегом в руке.
— Во сне я видела мир глазами Хашуэри. Он был совершенно неподвижен, но спокоен, словно привык к этому. Вряд ли связан или закован в кандалы — пожалуй, парализован, причем давно, успел с этим смириться. Должно быть, сидел у окна. Не заметила ни подоконника, ни ставней, но помню сад за окном. Именно сад, не лес: вперемежку с обычными деревьями росли странные, заморские, я такие видела на картинках в книге.
Женщина бросила взгляд на хозяина: не ухмыляется ли? Нет, серьезен.
— Наутро надела Оберег на шею и впервые почувствовала, что он пытается говорить со мной. Не словами, молча зовет куда-то, манит. Иду в одну сторону — радуется, я это чувствую. Пойду обратно — огорчается так, что мне самой реветь хочется. И я не выдержала. Надела дорожную одежду, взяла деньги, бросила малышку на служанок. Отцу написала, что если о девочке не будут заботиться, пока не вернусь, то я всю семью с последнего костра прокляну! И отправилась в путь — куда повел камешек. Сюда.
Кринаш протянул широкие ладони к огню.
— Моя госпожа слышала про «сход деревьев»? — негромко спросил он.
Ульфейя удивленно сдвинула тонкие бровки, припоминая.
— Но это же… детская сказка!
И посерьезнела, глянула неласково: мол, на какую ерунду мы перевели разговор!
Кринаш не смутился, продолжил серьезно:
— Рассказывают, что однажды всем деревьям на свете приснилось, что сошлись они и толкуют о делах своих извечных. От этого сна появилось на земле место, где встречаются деревья — и те, что в наших лесах растут, и всякие заморские. Захотят — и отправятся на свой сход. Людям кажется, что яблоня в саду шумит ветвями, а на самом деле она рядом с пальмами да соснами думает свою неспешную древесную думу. А уж о чем они промеж собой договариваются — о том нам, людям, лучше не гадать…
— Бред какой-то.
— А еще говорят, — упрямо продолжил хозяин, — что растет в чародейном лесу вечное дерево. Ему столько лет, сколько нашему миру. Большое, могучее, корни землю насквозь пронизали. А под корой, в древесине спрятан талисман, который древнее нашего мира. Такой огромной силы, что сравнить не с чем. И названия у него нет: когда он возник, некому было дать ему имя. Смельчак, который железом вырубит талисман из ствола вечного дерева, получит власть над землей и всем, что растет из нее.
Темные омуты глаз распахнулись на побелевшем лице женщины:
— Хашуэри?..
— Очень может быть. Ведь это в наших краях — ну, место где встречаются деревья.
— Хашуэри! Да, он о таком и мечтал. И мог бы почувствовать талисман сквозь кору… Ох, дурачок, дурачок мой! Ну, Серая Старуха ему нашептала!.. — Женщина закачала головой, словно от зубной боли. Но тут же опомнилась, с достоинством выпрямилась и спросила: — А с чего ты взял, что эти чудеса где-то здесь?
— Уж знаю! — вздохнул хозяин. — Как раз с постоялым двором история вышла…
Он плеснул себе вина, отпил глоток и степенно начал рассказывать:
— Тогда я только-только со службой распрощался. Деньги были, и хорошие. Махну, думаю, в столицу, поосмотрюсь… А только не добрался я до Джангаша. Плыл на «Шустрой красотке» — да-да, на этой самой, что лежит с пробоиной на мелководье. Причалили мы к этой пристани. Постоялый двор уже тогда здесь был, только содержался не в таком порядке.
Кринаш с законной гордостью крепкого хозяина обвел взглядом трапезную, сделал еще глоток из кружки и продолжил:
— Хозяином был невзрачный человечишка. Имя кое-какое имелось, да никто имени не помнит, а звали все этого недотепу Сорокой — ясно-понятно, не за молчаливость. Тарахтел, как колесо на каменистой дороге. А тут подвернулся бродячий певец, спел про хоровод деревьев. Хозяин и пошел бренчать, что знает, как в это самое место пробраться. Есть, мол, в лесу овраг, а в его песчаной стене — лаз, корнями да ветками заплетенный… Он, дескать, там побывал и вечное дерево видел. Ну, только что сам там корнями не
