надо заранее понять, кто там медленно бредет по осенней грязи…
Ксуури приказала себе забыть о простой звериной жизни, неспешно вершившейся в чаще. Лес стал мертвым и пустым. Остался лишь сгусток разума — там, впереди, на дороге.
Уанаи сосредоточилась и метнула свои мысли вперед, словно копье.
И почти сразу голова ее сильно качнулась назад, как от удара.
Ответ!
Отклик!
Как если крикнуть: «Ау!» — и услышать: «Эгей! Ау!» Не эхо! Живой человеческий голос… Но это немыслимо! Разве в этой стране глухих и немых кто-то владеет Речью Души?
Да. Владеет. Одна женщина…
Губы ксуури дрогнули и разошлись в улыбке, такой странной на фарфоровом лице.
«Здравствуй, мудрая госпожа!» — без слов крикнула Уанаи.
И услышала беззвучное: «Здравствуй, умница…»
Ну, конечно! Гульда!
Каким же это было счастьем — поговорить с кем-то на Истинной Речи!
«Вастер разыскала с воздуха наш лагерь и послала отряд стражников — докучать моим людям… Передать этой наглой женщине привет от тебя?»
«Передай, что у меня ее шкатулка».
В этот миг вдали на дороге появилась темная точка, превратилась в крошечную фигурку, которая росла и приближалась.
«Ты уверена? Она захочет расправиться с тобой!»
Она была уже рядом — грузная, тяжело опирающаяся на посох старуха. Из-под наброшенного на голову капюшона выбились растрепанные седые пряди.
Уанаи промчалась мимо, не замедлив бега и даже не повернув головы. Три шага — вдох, три шага — выдох.
Бабка Гульда остановилась, глядя вслед ксуури. Мысленная беседа продолжалась.
«Не думай, умница, что я боюсь эту потаскуху. Скажи ей, что я иду в „Посох чародея“».
«Скажу».
Уанаи уже скрылась из виду. Старая нищенка побрела дальше. Дорожная грязь облепила ее стоптанные мужские сапоги.
А ксуури бежала так, словно только что начала этот немыслимый бег. Словно не должна была уже шататься от усталости.
Сказать? О да, Уанаи скажет глупой женщине из замка, где ее шкатулка. И пусть эта тварь, живущая краденым колдовством, сама нарывается на неприятности.
Три шага — вдох, три шага — выдох…
— Лодки держать наготове, пленников вывести на палубу, как только я сойду на берег, — распорядился король, с неприязнью глядя на вытянувшийся в реку с другого берега небольшой песчаный мыс, увенчанный каменной чашей. Черная, широкая, она притягивала взор и наводила на мрачные мысли о крови, пролитой здесь когда-то во славу жестоких древних богов. Имена богов давно забылись, а чаша стояла…
Впрочем, король был угрюм не от этих размышлений.
Он не думал сейчас о том, что давний враг прижал его к стене и заставляет действовать по своему приказу. Не тревожился о своем престоле, которому грозила опасность. Не прикидывал, как парировать хитрый выпад Шадхара.
Тореол видел тонкие женские руки, защитным движением опустившиеся на высокий живот. Извечный жест будущей матери, бессознательно оберегающей свое дитя…
Король раздраженно качнул головой: долой воспоминания о любимой! Не хватало расчувствоваться, сорваться, наговорить лишнего… дать врагу преимущество…
Бедняжка Фаури сейчас переживает за двоих… нет, за троих! А Тореол — мужчина, который защищает свою семью. Ему нельзя быть слабым. Нельзя раскисать!
По черной глади к кораблю скользила лодка, и король обрадовался поводу отвлечься от тяжелых мыслей.
— Наши возвращаются из дозора?
— Да, государь, — ответил сотник. — Обшарили лес на том берегу.
Корабль причалил к берегу напротив места встречи, и теперь широкая гладь Тагизарны отделяла короля от Жертвенной косы — этого потребовал Шадхар в письме, присланном с голубиной почтой.
Вспомнив о письме, король обернулся к Незаметному и мстительно сказал:
— Голубок-то из тех, что Аурмет с собой взял, верно? Ну я этого идиота…
Незаметному не надо было объяснять, о каком голубе идет речь.
— Да, государь. Высокородный господин допустил чудовищную неосторожность, позволив заговорщикам украсть почтового голубя.
— Только ли неосторожность? Этот хлыщ был одним из Стаи. Что, если он помогает Шадхару?
— Вряд ли. У господина для этого… ну, скажу напрямик, маловато ума.
— Ладно, потом разберусь… Кого там наши парни привезли?
Из лодки на борт поднялись один за другим дружинники, а с ними — незнакомец: сутулистый, жилистый человек лет тридцати. Лицо бледное, усталое, глаза возбужденно блестят. Старается держаться достойно, но выдает волнение тем, что то и дело нервно потирает свой высокий, с залысинами лоб.
Один из дружинников поклонился королю:
— Вот, государь, встретили человека, он нас умолил доставить его на борт. Увидел на мачтах королевские знаки — и рвется рассказать о каком-то злодействе. Причем обязательно королю, никак иначе. Говорит, сами боги вывели его к реке именно сейчас…
При слове «государь» незнакомец не спеша опустился на колени.
Тореол глянул на солнце, прикидывая, сколько времени осталось до встречи на косе. Слова о «злодействе» короля не взволновали. К правителю Силурана постоянно рвались, чтобы быть выслушанными, люди, считающие, что их обидели. И каждый искренне верил, что нанесенная ему обида есть чудовищное преступление, от которого земля готова содрогнуться, реки — выйти из берегов, а небо — зарыдать кровавым дождем.
Но ждать встречи с проклятым Шадхаром, мерить шагами палубу, мучить себя видением любимых рук, сложенных на высоком животе…
Лучше поговорить о чужом горе, чем размышлять о собственном!
— Кто ты и откуда? Зачем искал встречи со мной?
— Мое имя — Эйнес Надежная Ограда из Семейства Шухлек, — почтительно отозвался незнакомец, не вставая с колен. — Бывший шайвигар Замка Серого Утеса.
Кринаш не надеялся отыскать Камышинку. Если незнакомец, который ее увел, сумел позаботиться о спутнице, оба уже далеко отсюда. Если нет — оба вряд ли дожили до утра.
И Молчуна отыскать было мало надежды. Правда, Верзила, переживавший за друга, твердил хозяину и хозяйке, что Молчун прихватил с собой топор. Отобьется, если что!
Кринаш с Дагертой кивали, пряча глаза. Поможет бедняге топор, как же! Молчун — не воин, а с чудовищами сражаться — не дрова колоть.
И все же Кринаш решил вновь обшарить лес вокруг постоялого двора. Не столько ради того, чтобы найти следы пропавшей девушки, сколько для разведки: что за тролли шляются поблизости, сколько их, прочно обосновались или случайно сюда забрели?
В лес с Кринашем и Верзилой пошли Лейчар и Нилек, увязался даже Аурмет — не выдержал насмешливо-укоризненных взглядов. Рвался на поиски Камышинки и актер Раушарни, но старика уговорили остаться. Не встал с постели и резчик Тиршиал — еще не оправился от побоев, что позавчера выпали на его долю.
Вслух сокрушаясь о том, что отряд стражников на рассвете подался ловить разбойников (да еще и
