Подобно смерчу несутся они на черных скакунах! А из-под копыт скакунов вырываются багряные искры! И леденит душу набздулий вой, и кажется тебе, что пробуждает он в темных закутках сгустки неведомой миру тьмы, а белесый туман... А белесый туман... э-э, выползает! Да-да, выползает! И тьма готовится сомкнуть над миром свои крылья! А порожденья ночи уже острят свои клинки...
– Ты всегда такой, или только по субботам? – осторожно спросил Фордо.
– А что, сегодня суббота? – удивился Бодяжник.
– Да он просто начитался бредятины Коли П.! – встрял Свэм.
Покраснев, Элерон подрулил к Срамби и пинком опрокинул его драндулет на бок. Затем повернулся к хрюккам и, понизив голос, сказал:
– Мой опыт
– А покороче нельзя? – взволнованно пропищал Марси.
– Можно и покороче, но тогда длинней будет твоя агония, – мрачно изрек Элерон. За день пути хрюкки просто извели его своими идиотскими репликами; Элерон чувствовал – еще чуть-чуть, и он потеряет над собой контроль.
Без лишних препирательств герои покатили вперед. Им было СТРАШНО.
Ехали они долго, и даже очень долго. Лес казался бесконечным, как пустыня Сахара. Наконец солнце перестало светить по причине полного отсутствия на небосклоне и присутствия на другой половине планеты, известной как
И вот, когда ноги путешественников устали крутить педали, а пустой желудок Фордо грозил разродиться язвой, подъехали они к холму, такому массивному и высокому, что не заметить его и проехать мимо мог только полный кретин.
Элерон собрался проехать мимо, но хрюкки указали ему на холм как на место, пригодное для ночевки.
– Ага! – вскричал Бодяжник. – Это же знаменитый холм Абзданул! Он послужит нам отличным убежищем! Наверх! Скорее наверх!
Усталые путники кое-как затащили на холм свои драндулеты. Хрюкки, блаженно засопев, начали потирать отсиженные ягодицы, а Элерон отправился разведать окрестности.
Вершину Абзданула венчали развалины какой-то постройки. Элерон, настороженный и собранный, как настоящий
Элерон издал торжествующий вопль, от которого главарю набздулов заложило уши:
– ОГО-ГО-ГО-ГО!!! Друг Гнусдальф дает о себе знать! Ура, ура, ура! – Он замолчал, походил кругами, постоял на голове и, наконец, изрек: – Поразмыслив, я пришел к двум выводам: либо Гнусдальф дает нам знать, что ночевать на этом холме опасно, либо намекает, что, оставаясь здесь, мы будем в полной безопасности. И лично я склоняюсь ко второй версии.
– Либо он просто захотел оставить свой автограф на этих руинах, – с невинным видом предположил Фордо.
В горле Элерона заклокотало.
– Мнение шибздиков меня не интересует! – отрезал он.
– Тебя в детстве не роняли, нет? – осторожно полюбопытствовал Свэм.
– Один ра... – вырвалось у Бодяжника, но потом он опомнился, и сам попытался уронить Свэма с холма. – Я ночевал тут когда-то, – молвил он, загнав Свэма на верхушку стены. – Это историческое место.
– Как, я не расслышал, «истерическое»? – проблеял Свэм, корча Бодяжнику рожи.
– А чем оно так исторично? – бойко спросил Опупин.
Элерон посмотрел на него тяжелым взглядом.
– Здесь раньше разводили хрюкков на продажу, – буркнул он и отвернулся. Присев, он начал что-то искать у основания постройки, перелопачивая землю руками и взрыхляя ее носом.
– Нету, – наконец разочарованно выдохнул он. – Старый шарлатан обманул нас. Он обещал оставлять на местах своих ночевок запас сухих дров, а оставил только бутылку из-под кагора и обглоданные куриные кости. Вот и верь после этого волшебникам!
Последовала тягостная пауза. Затем все начали спорить, кому идти вниз за дровами. Все разрешил жребий, и отпрыск старого Срамби, вооружившись ножовкой, зашлепал в темноту.
– Мне не страшно, – бормотал он, ощупывая свои штаны спереди и сзади. – Мне совсем не страшно. Я смелый хрюкк!
Вскоре языки пламени озарили лица хрюкков и потоки слюны, которую они роняли на землю. Не тратя времени на слова, они раскрыли дорожный саквояж Элерона и набили рты разной снедью, которую Бодяжник «одолжил» у Барыгана, пока Фордо отвлекал владельца кабака разговорами о падении цен на услуги депутатов и проституток.
Чего только не было в саквояже! И копченые улитки, и печеные калитки, и тушеные поганки, и поганые тушенки, и вареные сморчки, и сушеные торчки, и даже запеченные в тесте чморкские уши! Ужин запили пятью бутылками отменного «Шато-Бормото» урожая Первой Эпохи.
Насытившись, хрюкки разлеглись в непристойных позах, легонько поглаживая бочкообразные животики. Захмелевший Свэм начал упрашивать Бодяжника рассказать что-нибудь эдакое, гнусное, непристойное, и желательно – с элементами порнографии и садизма.
– Ну, короче, из жизни эльфов! – подытожил он.
Элерон поскреб подбородок.
– Я поведаю вам одну старинную, затхлую, покрытую плесенью легенду, – после небольшого раздумья сообщил он. – Ну как, согласны?
Под влиянием съеденных калорий и выпитых градусов хрюкки согласились бы слушать даже волынку.
Элерон встал, принял горделивую позу и откашлялся.
– Легенда о Брёвене и Плачьвесьдень, – сказал он, и взгляд его унесся вдаль, разорвал серые туманы настоящего, пронзил сумрак прошлого и воткнулся в земли Белери... э-э, читайте «Сильмариллион», короче! – Это трагическая легенда из богатого наследия эльфийского фольклора, включающего в себя также похоронные песни и тосты. Итак, пролог! Слушайте...
Вдали от всех мирских забот,
В долине росной Шизофрень,
Растет цветок Разбейбашку,
Похожий на дубовый пень.
Но это, правда, не о нем
Пойдет у нас сейчас рассказ;
О деве юной Плачьвесьдень
Поведаю я вам сейчас.
С утра до вечера она,
Надев на голову венок,
Все танцевала в Шизофрень,
Как теплый летний ветерок.
В костюме «ню» она была
Подобна розе без шипов;
И тень легчайшая, дрожа,
Ложилась на ковер цветов...
