вышестоящими боссами настроению. Есть пожелание досадить москалям? Много есть способов ублажить сей посыл! Ведь, всё что скрывается за тенью защиты национальных интересов, будет способствовать продвижению по службе того, кто вовремя поймает и выполнит очередной изгиб начальственной линии.
Миша Тор спал. Его не интересовали проблемы высоких властей и косяки местных исполнителей ему были неинтересны. Он привык ловить хорошие моменты в жизни и наслаждаться ими на полную катушку. Тот, кто служил, подтвердит, что сладкий сон для солдата одно из главных, но, к сожалению, редко исполнимых для него удовольствий.
Снился ему тихий осенний лес, ещё укрытый пожелтевшей листвой. Миша шёл, вороша низовую поросль раздвоенной на конце палкой. Палку он подобрал на опушке, приметив её в груде поваленных ещё в девяносто пятом году берёзок. Вытащив из ножен универсальный тесак, Миша обкорнал деревяшку, удалил всё лишнее. Получился удобный посох, высотой до плеча с небольшой рогулькой на узком конце. Ей удобно искать в траве и под лапами елей большие и маленькие грибы. Наклоняться только за облюбованным Мишей трофеем. Самодельная пайва уже наполовину полна собранными дарами леса. Пора поворачивать обратно, дойти вон до того камня и под углом к пройденному маршруту выйти к станции узкоколейной железной дороги. Там под навесом из оцинкованного профнастила дождаться маленького, как игрушка, состава и не спеша доехать до города. В компании таких же затаренных дарами уральского грибников и спешащих домой садоводов, нагруженных любовно выращенным за короткое лето урожаем сверх всякой меры.
Добравшись до одинокой скалы, Михаил с наслаждением поставил грибную тару под ближайшей к каменной глыбе ёлкой и лихо вскарабкался на вершину, практически не прибегая к помощи рук, лишь изредка упираясь в замшелую скалу посохом. Давно он здесь не был, с прошлого лета, и ничего вокруг за это время не изменилось. Он уселся на край одного из окружающих скошенную вершину выступов, посмотрел в закатную сторону. Всё так же вдалеке слева возвышалась обрубленная громада Вёсёлой, вдалеке справа уходили к северу увалы Керкинских гор. Прямо блестел край Чёрного озера, давшего имя приютившемуся рядом посёлку. Если присмотреться в хороший бинокль, вот там, рядом с характерным изгибом береговой линии, можно было рассмотреть дедовский домик.
- Любуешься?
Михаил обернулся. Дед сидел в своём любимом, сделанном из редкого в этих широтах клёна, кресле. На разделяющем деде и внука скоблёном деревянном столе лежали брошенные небрежным веером старые газетные вырезки. Присмотревшись, Михаил узнал в них найденные на чердаке 'приветы с войны'. Шевельнувшись, он с наслаждением вытянул ноги, вызвав скрип такого же старого, как сидевший напротив ветеран, табурета. Стульев Пётр Мартынов не признавал, а кресло в доме было только одно - его личное.
- Красиво - ответил внук, зацепив из глиняной миски, пригоршню свежей лесной малины. С наслаждением закинул в рот горсточку сладких ягод, запил стаканом козьего молока.
- То ли ещё будет - старик отхлебнул из гранёного, такого же как у внука, ещё советского производства стакана, глоток травяной настойки. Поставил стакан на стол, рядом с полной ягод глубокой миской, оценивающе посмотрел на Михаила. Обычно непроницаемое лицо деда мелко подрагивало, словно по нему прокатывались волны нерешительности и долгого ожидания чего-то жизненно важного. Слегка наклонив голову, он прислушался к шуму пурги за обледенелыми стёклами. Наконец, Мартынов решился, вытащил из кармана клетчатой фланелевой рубашки узкий почтовый конверт, сложенный вдвое для экономии места.
- Передай, там написано кому. Я вот, не успел.
- Кому? - удивился Михаил, не увидев на белой поверхности реквизитов получателя. Пол пальцами чувствовалось что-то плотное, плоское и компактное, уместившееся в одной из половинок заклеенного конверта.
- Её зовут .... - слова старика заглушил нарастающий вой холодного ветра, ворвавшегося в комнату. Удар белой позёмки выбил окна и двери, запорошил Мартынова колкими хлопьями. Михаил наклонился вперед, стараясь расслышать последние слова, ухватился ладонями за обрез столешницы, но взбесившийся ветер бросил навстречу ему крепко сбитый некрашеный стол.
- .... там, где ты - последнее, что Михаил успел разобрать в визжащем буйстве стихии, аккурат перед тем, как удар кухонной мебели отправил его в нокаут.
Рывок! Михаил слетел с верхней полки и крепко приложился головой о неубранный сослуживцами столик. Хорошо, что нижняя полка напротив была пуста и восемьдесят килограммов тренированного тела не могли нанести вздумавшему отдохнуть там даже мало-мальский ущерб. По всему вагону плотной волной перекатывался густой мат, направленный исключительно в адрес братских железнодорожников. Яростно скрипя тормозами, поезд в аварийном режиме гасил набранную на перегоне скорость.
В сиреневом свете ночного освещения по коридору пробегали солдаты с личным оружием в руках, выхваченным из открытой старшим офицером оружейки. Торопливо натянув всё, положенное по Уставу, Михаил бросился за верным АК-74.
Вернувшись к выстроившимся на поверку коллегам, Михаил только сейчас обратил внимание, что неяркий сиреневый свет льётся снаружи, заменяя полностью погасшие вагонные лампы. За окнами, на расстоянии вытянутой руки, струились тонкие светящиеся нити, сливаясь в нечто вроде кокона, укутавшего со всех сторон литерный поезд.
Не успел старший лейтенант Ковалёв спросить о пострадавших, как новый удар сотряс поезд. Впереди что-то бухнуло и заскрежетало. Хватаясь за выступающие внутривагонные части, спецназовцы еле смогли удержаться на ногах. Поезд, скрипя и содрогаясь, протащился вперёд и наконец-то остановился. В тот же момент сияние за окнами вспыхнуло, залив воцарившейся беспорядок бестеневым, режущим глаза светом и мгновенно пропало, как будто истратив на яркую вспышку все отмеренные буйной природой силы.
Встав и немного проморгавшись, спецназовцы офицерской волей были отправлены во внешнее оцепление. Спустившись на пологую насыпь, Михаил отбежал на положенные десять метров и залёг в густо пахнущей ночью траве. В темноте и тишине не было никого на многие километры вокруг, как бы ни прислушивался и не присматривался Михаил.
Дул слабый ветер, накатывая волнами травяной аромат, потихоньку застрекотали невидимые кузнечики, за спиной, в голове состава что-то железно поскрипывало.
Спустя минут пятнадцать-двадцать уже успевшего окопаться Михаила отозвали с позиции. В окнах вагонов мелькали фонарные отсветы, уже привыкшие к темноте глаза заметили како-то непонятное оживление вокруг электровоза, горбатым контуром выделяющимся на фоне звёздного неба. Что-то в этом было неправильное, и лишь подбежав ближе, спецназовец смог увидеть причину таких геометрических искажений.
В свете принесённых ручных фонарей было виден провалившийся передней тележкой в какую-то яму локомотив. Нет, не в яму! Почти третьей частью своего немаленького металлического тела электровоз нависал над ... безмятежно растущей травой! Рельсов, шпал и прочего верхнего строения пути в виде насыпи под провисшей частью локомотива не было и в помине! Ровная травяная поверхность начиналась прямо от обрезанных неведомой силой путей. Столпившиеся вокруг феномена офицеры озадаченно молчали, отправив несколько солдат, в том числе Михаила, вытаскивать из-под вздыбленных тележек локомотивной сцепки какие-то плоские, сильно деформированные железяки.
Орудуя принесёнными из хозвагона ломами и пожарными баграми, удалось расчистить большую часть заваленных расплющенным железом рельсов. Убрать застрявшие под и между колёсами деформированные части неведомо как попавшего под электровоз автомобиля, без домкратов и специнструмента профессиональных спасателей оказалось невозможным. Слишком сильно они были вмяты между колёсами и тележкой.
По этому поводу между офицерами и затесавшийся в их узкий командный круг поездной бригадой разгорелся короткий, но жаркий спор. Начальник поезда вместе с командиром охраны предлагали отцепить нахрен уже неспособный к дальнейшему движению локомотив и откатить поезд назад. Упавшая на
