Темные силуэты каких-то людей показались на дороге к лагерю.
Во мраке и не различишь — свои это или чужие. Вот они поравнялись уже с землянкой Тарама.
— Ассалам алейкум, да послужит добру твой ясный ум,-
Арзу чуть замедлил шаг, приветствуя Тарама.
— Ва алейкум салам! — чуть не подпрыгнул от неожиданности Тарам. — Да будет добрым ваш приход. Не унесла ли кого из наших неумолимая смерть?
— Слава Богу, пока все живы. Только вот Данча захворал, — Арзу указал на носилки.
— Да поможет ему Аллах! — сказал Тарам и присоединился к группе.
Уже издали они заметили высокую худую женщину, застывшую у входа в землянку. Это Хеди, заслышав знакомые голоса, вышла встречать мужа.
Данча попросил опустить носилки. Встал сам, оттолкнув попытавшегося поддержать его Чору, медленно пошел к своей землянке. Принесли бы его на носилках, вся семья бы переполошилась. Нет, этого Данча не мог допустить.
Но Хеди все видела и поняла, что мужу очень худо. Но виду не подала.
О том, чтобы зайти в землянку и посидеть всем вместе, не могло быть и речи. Ни в одной не уместилось бы столько людей сразу.
Поэтому, поговорив немного с Хеди и успокоив ее, все разошлись по своим землянкам.
Данча прилег на постланный в углу войлок. Состояние его было тяжелым, но он не стонал и старался дышать как можно ровнее.
— Тебе очень плохо? — тихо спросила Хеди.
— Ничего… Может, и пройдет, — чуть помедлив, ответил Данча.
Хеди растерянно сидела у его ног, не зная, что же ей предпринять. 'Может, он голоден?' — подумала она.
— У меня сыру немного осталось. Нам одна армянка принесла. Для тебя сохранила. Покушаешь?
— Не хочется. Устал я с дороги.
Хеди на своем веку немало повидала и мертвых, и тяжелобольных.
Но видеть, как мучается самый близкий человек, было для нее невыносимо.
— Жена, ты что плачешь? — спросил Данча, расслышав сдавленный стон и рыдания.
И тогда Хеди заплакала, уже не сдерживаясь.
— Ну вот тебе и встреча! — попытался шутить Данча. — Муж устал, прилег с дороги, ну, прихворнул немного, а она уже и хоронить его готова… Нет, жена, будь мужественной! Ты же не плакала, когда меня насквозь проткнули штыком, выломали четыре ребра, и я был без сознания? Почему же ты тогда не плакала? Ну…
ладно, ладно… А то детей разбудишь…
— Я и тогда плакала, — всхлипнула Хеди. — Потихоньку от тебя.
Данча помолчал. Потом окликнул жену:
— Хеди!
— Что?
— Ты успокоилась?
— Да.
— Вытри глаза… Нам с тобой нужно поговорить… Но первая моя просьба к тебе — не плакать, что бы со мной ни случилось.
Надеюсь, тебе ясно? — Данча выдержал паузу. — Интересный вы народ, женщины! На войне всегда были рядом с нами, с мужчинами, не моргнув глазом принимали любую смерть, всего насмотрелись. А здесь, на чужбине, вы вдруг стали женщинами, причем чувствительными: чуть что — сразу в слезы… Не забывай, что чеченская мать должна быть смелой и стойкой. Ибо ее сыновья принадлежат не ей, а народу, родине. Ты знаешь, Хеди, никогда не думал и не говорил о смерти, но сейчас приходится… Конечно, я надеюсь на лучшее, но кто знает, что может случиться. Поэтому и хочу тебе сказать все заранее…
Хеди почувствовала всю серьезность положения. Если муж так говорит, то… надежд у него нет никаких…
— В жизни я совершил одну-единственную ошибку — привез вас сюда. Берс меня убеждал не делать этого. Арзу и Маккал уговаривали. Но живя среди людей, ты уже не принадлежишь только одному себе. Все мои родичи поехали, значит, и я с ними. Конечно, будет очень обидно умереть здесь. Мне следовало бы лежать в той земле, за которую пролил кровь. — Данча передохнул, провел языком по пересохшим губам. — Из родственников уже почти никого нет. Те же, что остались, думают только о себе. И вот какая моя вторая, главная просьба к вам: будете живы, любой ценой уезжайте отсюда. Здесь ни в коем случае не оставайтесь, даже если тебе посулят золотые горы, а сына сделают пашой. Дети должны помнить, откуда они и чьи они, и говорить на родном языке… Если не сможете вернуться домой сразу, постарайтесь сперва добраться хоть до Грузии. Она начинается сразу же за чертой границы. Пусть грузины и другой веры, но они все же горцы, можно даже сказать, одной крови с нами. Я буду считать, что вы уже почти на родине… — Данча вздохнул. — Наверное, я оказался плохим мужчиной, Хеди, если покинул родину. Что я искал? Лучшей жизни? Но вдали от родины она невозможна… Нет, невозможна!
А я слишком поздно это понял. Хотя предвидел, что и здесь не рай. Пусть никогда не забывает об этом Болат. Рассказывай ему все, что ты увидела, что услышала, попытайся объяснить, почему мы уехали из родного дома, вспомни подробности нашей жизни, жизни наших отцов и дедов. Пусть все это он передаст и своим детям. Потомки обязаны знать и помнить о нас.
Тяжело дыша, Данча повернулся на правый бок, Хеди поправила на нем бурку.
— Хеди, ты все поняла?
— Да, Данча…
