Граф Евдокимов передал мне прокламацию турецкого эмиссара, приглашающего западных горцев в Турцию. Содержанием своим прокламация эта подходит близко к экземпляру, доставленному мной Вашему превосходительству в бытность мою в Коджарах. Хотя и трудно ожидать, что можно было бы возбудить охоту к переселению в наших добрых чеченцах одной, собственно, прокламацией, но все-таки не мешало бы прислать мне еще несколько экземпляров для распространения их среди населения.
Об этом будет писать Вам и граф Евдокимов с просьбой перевести прокламацию на правильный турецкий язык в Тифлисе…
М. Лорис-Меликов.
18 июля 1864 г.'.
ГЛАВА IX. ТАЙНАЯ ВСТРЕЧА
Все дела, как ты видел, переменчивы: кого радовало какое-нибудь время, того же опечалят другие времена.
Салих ар Ронди
Берс торопился в Шали. Обычно, когда он приезжал туда, его зять Данча посылал ему навстречу своего сына Болата. Но сегодня Данча встретил его сам. Он предупредил Берса, что в село прибыл майор милиции Давлетмирза Мустафинов со своим отрядом, причем прибыл отнюдь не с добрыми намерениями. Данча шагал впереди, за ним, шагах в пятидесяти, Берс. На улицах Шали — этой своеобразной столицы Чечни — было спокойно. Ярко горели окна только канцелярии пристава, где непрерывно хлопали двери да слышался топот множества ног. Берс и Данча пробирались закоулками. За заборами лениво лаяли собаки, в узких окнах тускло мерцали светильники.
Бодрствовали сегодня и в доме Данчи. В гостиной было светло.
На глиняном полу разостлали широкий войлочный ковер. Сухощавый пожилой человек сидел на деревянном стуле, зажав меж колен дарственную золотую саблю с надписью 'За храбрость'. Свет лампы, поставленной в нишу стены, освещал золотые погоны на его плечах, ордена и медали на груди.
Время от времени человек зевал. Казалось, что он уже изучил все углы, все стены, почерневшие от дыма и сажи. На секунду взгляд его задержался на мальчике, словно застывшем у порога.
Мальчик глядел на него, не мигая; его быстрые и колючие, как у волчонка, глаза ловили малейшее движение гостя. Встретившись с ним взглядом, офицер потупился. Ему подумалось, что мальчик смахивает на огородное пугало. Такое сравнение вызывал рваный бешмет, первоначальный цвет которого почти невозможно было определить, надетый на мальчишку. Тонкую, как былинка, талию стянул узкий ремешок, спереди висел маленький кинжал, а сбоку за ремешок был заткнут кремневый пистолет. Правая рука мальчика лежала на рукоятке кинжала. Весь его вид должен был показать всякому, что он имеет дело с уже вполне взрослым мужчиной.
Офицер в душе рассмеялся. 'Однако, — подумал он, — повстречайся я ему где-нибудь на узкой тропе, ухлопает и глазом не моргнет.
Здесь же, под крышей своего дома, умрет, защищая меня'.
Гость вытащил из внутреннего кармана кителя небольшой лист бумаги, сложенный вдвое, развернул его и поднес к свету. Это была небольшая записка, написанная красивым убористым почерком на чистом русском языке. Офицер вновь перечитал ее:
'Господин полковник!
Прошу Вас, ради нашего общего дела, не объяснять никому, тайно прибыть в назначенное место, которое укажет Вам податель сей записки. Он же гарантирует Вам безопасность'.
Подпись отсутствовала.
Гость через хозяина пытался узнать имя автора, но безуспешно.
Однако полковник был убежден, что автор записки далеко не глуп. И вдобавок очень осторожен. Ведь записка могла попасть и в чужие руки, но никто бы не догадался, кто ее автор и кому она адресована. Получив ее, он довольно долго пребывал в нерешительности: идти одному было опасно, отказаться же — значило проявить трусость. Но ведь он в тот памятный день находился рядом с князем Тумановым, когда расстреливал невинных людей, а такое не забывается. Однако полковник был не из робкого десятка, вдобавок ко всему хозяин дома поручился за его жизнь.
Полковник вновь сложил записку и спрятал ее в карман. Вытащил часы: время приближалось к одиннадцати, и уже более часа прошло с того момента, как хозяин оставил его на попечение мальчика. Непривычная тишина, царившая в доме, задержка хозяина, этот мальчик со жгучими глазами, бедное убранство дома — все вызывало в нем глухое недовольство и нагоняло непонятную тоску.
От лая собаки во дворе он вздрогнул и машинально схватился за рукоять сабли. Увидев это, Болат прыснул в кулак. Полковник смущенно убрал руку и невольно закашлялся. В передней раздались шаги, и по разговору, донесшемуся оттуда, он догадался, что вернулся хозяин, и не один. Но голос его спутника был полковнику незнаком.
Болат стоял у порога все в той же позе и даже не обратил внимания на шум в передней, где его мать Хеди стряпала ужин и где находилось двое мужчин. Время шло, полковник начал выказывать беспокойство.
* * *
Берса же задержала Хеди, которая доводилась ему двоюродной сестрой. Они не виделись почти год, и она бросилась ему на шею, заливаясь слезами. Берс как мог успокаивал ее, Данча молча стоял у двери. Он-то знал, как они были привязаны друг к другу и как при встречах заново переживали горе, связанное с потерей родных. И потому Данча не мешал им и не торопил Берса.
Наконец Берс бережно отстранил сестру и шагнул в кунацкую.
— Ассалам алейкум, добрый вечер, полковник!
Полковник медленно встал, шагнул навстречу и, сняв белую перчатку, пожал протянутую руку.
— Ва алейкум салам, добро пожаловать!
Пристальный взгляд полковника не мог разглядеть лица пришельца. Оно было обмотано башлыком, но его выправка и четкая речь говорили о том, что человек этот долгое время служил в русской армии.
