— Есть, конечно. И с каждым годом их становится все больше и больше. И они становятся умнее. Ведь ошибки предшественников показали им более правильные пути. Вот сейчас они призывают царя быть человечнее по отношению к горцам. Дать им такие законы, которые были бы совместимы с духом и характером нашего народа. Они призывают не сеять вражду между горцами и русскими, наоборот, приложить все усилия, чтобы и те и другие забыли обиды и нанесенные войной раны.
Все задумались. Вой ветра доносился через широкую трубу очага.
Мороз проникал сквозь прорехи окон, затянутых бычьим пузырем.
Нещадно чадила коптилка, горящая на говяжьем жире. Все думали о героях, о которых рассказывал Берс, и о своем бедственном и безрадостном положении.
— Если бы все русские поступали и думали, как эти люди, — протянул Али. — Хотя, может, многие русские на самом деле так думают. Но какой толк от этого, если большинство народа молчит и не только молчит, но и позволяет, чтобы царь гнал его на войну против нас? Ладно, сейчас война кончилась и мы перестали убивать друг друга. Раз мы покорились, не сжигают наши бедные аулы. Но землю у нас отобрали? И на ней поселились не турки, а русские. Понастроили крепостей, а нас загнали в леса и ущелья. Мы обложены непосильными налогами. Больше того — на каждом шагу над нами издеваются, не считая за людей. Какому быть миру после всего этого?
Маккал вытащил четки, готовясь отчитать положенные молитвы.
Ребята смотрели то на него, то на Берса и Арзу. Что-то они скажут? Чем ответят?
— Не народ виноват в нашей беде, — сказал Маккал. — Народ есть народ. Его нельзя осуждать. Все зло исходит от царя и богатых.
Если завтра, Али, к тебе придет пристав с солдатами, заберет тебя, даст в руки ружье и погонит куда-нибудь за тридевять земель, чтобы ты там стрелял в мужиков? Что ты сделаешь, Али?
— Не пошел бы.
— Как так?
— Не пошел бы, и все!
— Тебя отправят в Сибирь.
— Ну и пусть!
— Нет, Али, ты пошел бы! — вмешался Берс — Ведь что бы ты смог сделать против властей? Ничего. Ты — пылинка, капля в людском море. Власти стравливают людей, народы идут друг на друга. Что знает о чеченцах русский мужик, который живет за тридевять земель? Ничего. Но власти говорят ему: чеченцы — злодеи и разбойники, это они нападают на русские аулы, грабят жителей и убивают их.
— Но это же неправда! — воскликнул Али.
— Ну и что из того, что это неправда? Мужик-то никогда нас с тобою не видел. Он нас не знает, его легко убедить.
— Но здесь-то он видит, что мы не такие?
— Видит. Только поздно: отступать уже некуда. Он в руках офицеров. За непослушание его изобьют. А если он не будет стрелять в чеченца, то его просто расстреляют. И волей-неволей он вынужден воевать. А на войне другие законы. Когда противники сошлись, они уже не рассуждают, кто прав, а кто виноват. Каждый старается убить, чтоб самого не убили. Потом к этому привыкают и даже стараются убивать побольше. Ведь тех, кто убивает больше, награждают орденами. Да еще их называют героями за то, что они убивали таких же мужиков, как сами.
Некоторым это даже приятно. Они ходят, гордятся своими подвигами… Видите, как все просто…
— Мне кажется, Берс, ты здесь не совсем прав, — сказал Арзу, который молчал все это время. — Вина народа прежде всего в том, что он слепо верит властям и идет у них на поводу. Народ не должен терпеть произвол своих правителей. Особенно, когда они притесняют и истребляют такие маленькие народы, как наш.
Допустим, что мы с тобой — убийцы, разбойники. Да еще тысячи, десять тысяч таких, как мы. Ну, а наши дети, женщины и старики? Ведь не может быть народа-убийцы, народа-разбойника?
И тот, кто поверит в это, — либо больной, либо слабоумный.
— Ты, Арзу, говоришь так, не зная, что происходит в мире.
Разве я не рассказывал, как в России клеймят царя и его правительство за несправедливую войну против горцев? За угнетение и притеснение других малых народов? Разве на нашу сторону не переходили сотни офицеров и солдат? Разве они не сражались вместе с нами против царских войск? Не гибли, защищая нашу свободу?
— Таких мало…
— А ты хочешь, чтобы весь народ немедленно встал за нас?
Сейчас это невозможно. Хотя наши предки с казаками жили, как родные братья. Вместе стояли против общих чужеземных врагов, поддерживая друг друга в беде. Потом на Терек пришла царская власть. И она нас не только разделила, но и сделала врагами.
Вместо братства между нами пролегли огненные годы братоубийственной войны. Нас отравили ядом вражды. Но пройдут годы, и народы узнают, поймут, по чьей воле возникла вражда и пролита кровь. Вот тогда они направят свое оружие не друг против друга, а против виновников их бедствий — против царей и помещиков. Али подкинул в очаг поленьев.
— Не впервые такое от тебя я слышу, Берс, — сказал Али. — Да и от Маккала, и от Арзу. Может, со временем все бы так и случилось, как вы говорите, если бы они не осели на нашей земле.
Маккал отчитал молитвы и спрятал четки в карман бешмета. Потом протянул руки ладонями вверх, зашептал заключительную молитву, провел ладонями по лицу.
— Своими необдуманными словами, Али, ты можешь ввести ребят в заблуждение, — сказал он сурово. — Русские мужики ничего не выиграли от войны с горцами. Остались такими же, какими были:
безземельными и бесправными, как сто, двести и триста лет назад. Что с того, что на наши земли поселили казаков? Царь может согнать их с наделов в любое время. Ведь земля принадлежит не им, а государству. И не станет казак служить царю — сразу лишится земли.
— Притом их и привезли-то сюда не по доброй воле, — добавил Берс. — Один русский старик, он живет под Кизляром, мне рассказывал, как они появились там. Царица подарила тамошние земли своим князьям, каждому по десять тысяч десятин. Земли много, а обрабатывать ее некому. В России у князей, наоборот, крестьян много, а земли мало. Вот тогда князья и стали свозить сюда своих крестьян. Дорога
