но это только казалось. Заглянув в Верхний мир, Маат сообщила, что где-то неподалеку идет горячее обсуждение. А что могут обсуждать так долго и так страстно? — задалась она риторическим вопросом. — Ясно что — их судьбу! И судя по агрессивно-алым аурам большинства собравшихся, ничего хорошего путникам это обсуждение не сулило.
В подтверждение своим мыслям, юная ведьма рассказала, что раньше, когда Эрэйна была под властью Прирожденных Магов, кошколаки — кошки-оборотни были при них кем-то вроде домашних животных. Когда тройственный союз — людей, акети и хэку, покончил с властью Прирожденных, и они канули в преисподнюю, кошколаки спасаясь от ярости победившей стороны, разбежались по всей Эрэйне, чтобы поселиться в самых ее недоступных и отвратительных уголках. Несомненно, что кошки-оборотни унаследовали от бывших хозяев наиболее гадкие свойства их натуры — хитрость, лживость, вероломство.
Слушая ее рассуждения, Слава про себя усмехался — ведьме ли осуждать имуров за хитрость. Тем не менее, выслушав ее, он пришел к выводу: как только стемнеет, необходимо попытаться бежать. Любыми способами добраться до 'проводника', а там как бог на душу положит. В конце концов, не он затеял всю эту бучу. На вопрос, что думают на тему побега его спутники, Щепа пробурчал, что он, мол, как все. Все побегут, и он побежит… хотя лучше бы остаться, авось, коты сменят гнев на милость. Маат, естественно, была за побег. 'Боевая девчонка! — одобрительно подумал старлей. — Такую бы подругу мне на Земле, вместо многоумной воображалы Светки'.
Извиваясь как змея, юная ведьма сперва ослабила, а потом и вовсе развязала опутывающие ее веревки, оставив их на себе только для видимости. Затем она проделала тот же трюк со Славой и Щепой, велев им потихоньку шевелить конечностями, восстанавливая кровоток.
Мало-помалу лес погружался в сумерки. Затихал повседневный шум, обитатели древесного городка готовились ко сну. Маат еще раз заглянула в Верхний мир и констатировала, что посвященное им заседание закончилось, но судя по тому, что за пленниками так и не пришли, никакого решения кошколакам принять не удалось. Юная ведьма сама шипела не хуже рассерженной кошки, кляня нелюдей на все лады. В частности, она предложила Славе, когда они доберутся до артефакта, проделать с имурами то же самое, что днем ранее с хэку. Старлей был настроен не столь воинственно, что-то сидело в нем, какая-то заноза внутри, которая не позволяла ему также как Маат, безоговорочно желать зла людям-кошкам. Что там говорил Тэ-о-ту, о старинной дружбе между имурами и сарканами, к коим он хоть и с оговорками причислял Славу? Дружба не дружба, но что-то такое между ними было, и старлей чувствовал это каким-то непонятным, шестым или седьмым чувством. Невозможно желать смерти всем собакам в округе, за то, что одна из них тебя укусила (по твоей же, собственно, вине), а остальные облаяли. Собака бывает кусачей, только от жизни собачей — так кажется, поется в песенке? Нельзя бросать на произвол судьбы тех, кого приручил. А если бросил, то нечего рассчитывать, что спустя много лет, они встретят тебя с распростертыми объятиями, оближут с ног до головы и станут любить как прежде. Эту любовь надо еще заслужить. Задумавшийся Слава не сразу понял, что шепчет ему Маат, а когда понял, ему стало слегка не по себе. Юной ведьме требовалось начертать фигуру призыва, а чертить ее здесь в клетке было нечем, кроме как кровью, и не на чем, кроме как на теле кого-то из пленников. Понятное дело сама Маат ни в качестве донора, ни в качестве полотна для начертания не подходила, у нее были другие цели и задачи. Оставались они с Щепой. Услышав такое, бывший дружинник побелел, затрясся и забился в угол клетки, бормоча, что он лучше сдохнет, чем станет участвовать в дьявольском ритуале. Глядя на него усомниться в этом было невозможно. Маат только презрительно усмехнулась, мол, другого от этого слизняка и не ожидала, и обратила свой взор на Славу. Тому ничего не оставалось, кроме как пожать плечами и приготовиться к тому, что сейчас будет немного больно. Маат зубами вырвала из деревяшки острую щепку. Зубами же тщательно разжевала один ее конец, соорудив, таким образом, примитивную кисточку. Слава невольно поморщился от такой антисанитарии, но деваться было некуда, к тому же кровь ракшасов в его жилах, как он успел убедиться, способствовала заживлению ран. Юная ведьма с людоедским выражением лица уже пристроилась перед ним выбирая, на какой части его груди рисовать свою гексаграмму, когда где-то в уголке Славиного мозга промурлыкал тихий голос.
— Уважаемый саркан! Прошу вас, не совершайте опрометчивых поступков, выслушайте сначала меня!
— Это еще кто? — мысленно поинтересовался Слава, уже начавший привыкать к появлению всякого рода голосов в своей голове. Он жестом остановил ищущую, где бы его уколоть, девушку и прислушался.
— Я Ма-у-то, ученик господина и учителя почтенного Тэ-о-то. Господин и учитель считает, что народ имуров несправедливо обошелся с вами. Поэтому он послал меня помочь вашей милости.
— И где ты есть, таинственный спаситель? — Слава не мог удержаться от иронии. Глядя в изумленные глаза Маат, он сообразил, что при мысленном разговоре непроизвольно шевелит губами.
— Я на ветке, к которой привязана клетка. Прямо над вами.
Подняв голову, Слава встретился взглядом с парой ярко-зеленых глазищ, таращившихся на него из густой листвы.
— Я вижу, вы уже свободны от пут, — сказал тот, который называл себя Ма-у-то, — это хорошо! Я опущу клетку и выведу вас… только обещайте, что не будете убивать никого из моих неразумных сородичей! Они глубоко провинились перед вами, вина их безмерна, но наказывать их, все равно, что наказывать неразумных младенцев, за то, что они в младенческом неразумении своем позволяют себе бить и щипать отца своего. Лишь когда они возвысятся духом настолько, чтобы понять…
— Короче, Склифосовский! — оборвал шаманыша Слава, утомившись воспринимать затейливые вензеля его мыслей. — Я-то, допустим, пообещаю… а вот твои неразумные сородичи не станут бить меня током, как давеча? Я в электрики не нанимался, видишь ли.
— Не знаю, что вы имеете в виду ваша милость, но они не станут. Они ничего не станут. Они сейчас уснут. Господин и учитель почтенный Тэ-о-то уже начал сплетать заклинание сна. Скоро все вокруг уснут, не успеете вы досчитать и до ста. Ваши слуги тоже. Не уснем только я, вы и господин и учитель почтенный…
— Э-э… подожди! — снова прервал его старлей. — А ты уверен, что я, к примеру, тоже не усну?
— На вашу милость, заклинание тоже подействует, но гораздо слабей, чем на остальных. Вам надлежит бороться со сном всеми силами. Если вы уснете, то я не смогу вас разбудить и все будет напрасно. Второй раз уже не выйдет. Приготовьтесь! Когда все будет кончено я подам вам знак.
— Ну чего? — нетерпеливо толкнула Славу в плечо, уставшая ждать девушка. — Будем рисовать или как? — она вдруг сладко зевнула и сама удивилась этому. — Что-то спать захотелось… слушай… — язык у нее стал заплетаться, — я немножко только посплю… минуточку… а потом будем рисовать… хорошо?
Слава даже ответить не успел, как голова девушки оказалась у него на груди. 'Подействовало, значит, заклинание-то! — обрадованный, он с отеческой заботой погладил Маат по волосам. — Спи моя радость, усни… птички уснули в саду, рыбки уснули в пруду…' Юная ведьма в колыбельной не нуждалась, она и так дрыхла без задних ног. В своем углу сопел Щепа. Рот его был приоткрыт, на бороду стекала струйка слюны. Тут Слава сам зевнул и испугался этого. Даже на ноги вскочил, забыв, что изображает связанного. Клетка сильно качнулась, но его спутники даже не шелохнулись. 'Как там говорил шаманыш, если усну, он не сможет меня разбудить? Хрен-то с два я усну! Буду сидеть, и пучить глаза, как сова.' И тут же еще раз зевнул и на этот раз уже не испугался. Вовсе он и не спит, а только отдыхает. Устал немного. Старлей опустился на пол клетки. Глаза слипались сами собой. Одну минутку, только. Кто-то, что-то ему говорил… про что? Вроде про сон… а что про сон? Какая-то важная мысль… жалко, что не успел ее додумать…
Не спать! Не спать! Не спать! Колотится, пульсирует какая-то жилка. Не дает уснуть расслабиться… Постой, а кто тут спит? Мысли путались, перемешивались, сосредоточиться никак не удавалось. Да это же я сплю! Слава отчаянно замотал головой, как белый медведь в теплую погоду, стараясь вырваться из сонного омута. Глаза отказывались открываться. Тогда старлей с невероятным трудом поднял непослушную, чугунную руку и врезал себе по физиономии. Еще раз и еще. Блядь, больно-то как… Из разом распахнувшихся глаз брызнули слезы. Сонливость схлынула как вода и он обнаружил, что клетка уже на земле, дверь открыта, а в проеме стоит маленькая мохнатая фигурка и смотрит на него зелеными буркалами.
— Собирайтесь скорей ваша милость! — торопливо заговорил знакомый голос в голове. — Я еле смог
