Пошатываясь, Эдано вышел из рубки и вытянулся перед Томинагой Кёдзи.
— Молодец, унтер-офицер! — снисходительно похвалил генерал. — Заправьте машину полностью. Следующий маршрут: Такао — Гонконг — Шанхай — Дайрен. Готовность к вылету через двенадцать часов. Прикажите экипажу не болтать, откуда мы и куда держим путь.
— Слушаюсь!
Генерал благосклонно кивнул головой и сошел с самолета к поданному для него автомобилю.
— Что он сказал? — поинтересовался Савада.
— Летим сегодня, опять в ночь: Гонконг — Шанхай — Дайрен!
— Са… — протянул удивленный механик. — Господин генерал выбрал неплохой маршрут. Маньчжоу- Го — единственное место в империи, где американские “летающие крепости” редкие гости. Самое тихое место. Но надолго ли там тишина?
Работа на самолете и вокруг него снова закипела. Через несколько часов Эдано, оставив дежурить стрелка-радиста, лег в тени крыла и мгновенно уснул.
Вечером самолет поднялся с аэродрома. Савада перед стартом, оставшись с Эдано наедине, успел изложить ему свое довольно нелестное мнение о генерале, предпочитавшем лететь только ночью.
Утреннее солнце над аэродромом Гонконга, туман над Шанхаем, мелкий дождь, затруднивший посадку в Дайрене, — вот всё, что запомнил Эдано о двухдневном перелете. На остановках генерал не разрешал отходить далеко от самолета, и экипаж ел, отдыхал и спал возле машины.
— Боится за свои ящики и чемоданы, — утверждал Савада. — Ты обрати на него внимание, когда он приходит. По глазам видно: прежде всего пересчитывает добро.
Савада с каждым днем всё более удивлял Эдано. Он стал разговорчивым, оживленным, и, несмотря на усталость, постоянно был в приподнятом настроении.
— Чему ты радуешься? — спросил его как-то Эдано,
— Мы с тобой обманули смерть, — засмеялся механик, — пусть даже ненадолго. Жизни радуется всё живое!
— А я не искал у смерти отсрочки.
— Ладно, ладно, друг. Жить всё-таки хорошо! — убежденно сказал Савада.
Эдано сам не мог разобраться в собственных мыслях. Он старался ни о чём не думать, гнал прочь воспоминания. Он действовал в эти дни как автомат: ел, когда все ели, забывался тяжелым сном, когда все ложились. Внутри его как будто что-то оборвалось, и он жил по инерции. Это замечал только Савада, старавшийся предупредить каждое желание, каждое движение летчика.
— У нашего командира железные нервы. Он классный пилот! — заметил как-то штурман механику.
— Да, конечно! — с готовностью согласился Савада. — Он отличный пилот. До такой степени храбрых, как он, вообще мало на свете.
На аэродроме в Дайрене они не вылезали из самолета — было холодно. Им принесли зимнее обмундирование.
Савада многозначительно присвистнул:
— Эге! Значит, летим на север. Там вы узнаете, что такое холод, хотя самые сильные морозы уже прошли. От мороза ноги могут стать, как бамбуковые палки!
В Дайрене из самолета, за исключением двух чемоданов, было выгружено всё имущество генерала Томинаги. Увезли и чемодан адъютанта.
…На следующий день облегченная машина легко взмыла в воздух и взяла курс на Чаньчунь. Под крыльями замелькали хребты и долины Южной Маньчжурии, покрытые непривычным для Эдано белым снежным покрывалом.
В кабину к летчику заглянул Савада:
— Кончается наше путешествие, если только генерал не собирается в гости к русским. Интересно, как дальше судьба распорядится нами? Вот она, доля солдатская!
На аэродроме в Чаньчуне генерал Томинага, в сопровождении встретившего его полковника, отбыл на машине в штаб Квантунской армии и навсегда исчез из жизни Эдано и Савады. Могущественный дядя вскоре добился для племянника перевода в военное министерство, и генерал покинул Маньчжурию.
* * *
В тот же день унтер-офицер Эдано получил приказ сдать самолет. Экипаж их распался. Заволновавшийся было механик успокоился: трое — Эдано, Савада и радист-стрелок — получили предписание явиться в Н-ский авиаотряд, дислоцирующийся в районе города Муданьцзяна.
Впервые за последние дни они могли не опешить, не напрягать до предела силы. Предстояло путешествие по железной дороге через Харбин. Эдано и радист внимательно прислушивались к советам механика — человека, знающего страну. Да Эдано и не смог бы теперь руководить своей маленькой группой. Он просто не был способен на новые усилия. В самолете, сидя за штурвалом, Эдано не особенно задумывался: всё делалось как-то само собой. Должно быть, это и помогло ему благополучно завершить перелет. Сейчас исчезло напряжение, а вместе с ним и всякое желание действовать.
“Как летний дождевой поток; несет сухой лист, так и меня гонит военная судьба”, — горько думал Ичиро.
* * *
На попутной автомашине они добрались до вокзала. Было морозно, и Эдано впервые с некоторым удивлением наблюдал за тем, как из его рта при каждом вздохе вырывается облачко пара. Удивительным показалось ему и то, что все дома словно подпирали небо столбами дыма. Больше Чаньчунь ничем не привлек его внимания. Город как город — халупы и развалины на окраинах и каменные красивые дома в центре.
Люди старательно кутались в стеганые халаты — рваные и грязные у бедняков, добротные и теплые у более состоятельных. По улицам сновали автомобили, и у многих из них позади кузова были приделаны громоздкие аппараты, из которых время от времени вырывались черные клубы газа.
— Газогенераторы, — пояснил механик. — Видно, в городе нехватка горючего.
— Ну и холод! — откликнулся радист. — Как только здесь люди живут?
— Как живут? Да так же, как и везде. При холоде хуже всех беднякам приходится… — Савада не договорил. “А что за человек этот радист?” — спохватившись, подумал он.
Механик насупился. Припомнились тяжкие годы службы в Маньчжурии. Особенно трудным показался ему первый год. Кто только над ним не измывался: даже солдаты, прослужившие в армии на год больше его.
В вагоне Савада занял место для пилота и сам уселся рядом с ним, — вагон был полупустой. Радист устроился в соседнем отделении. Вскоре вагон вздрогнул, застучали колеса, и в окнах замелькали картины заснеженных маньчжурских полей. Убегали назад деревни, обнесенные глинобитными стенами, небольшие рощицы у могильников. Застывшая, покрытая снегом земля казалась безжизненной.
В вагоне наступила та полутьма, когда дневной свет уже недостаточен, а лампочки ещё не зажглись. Сумрак навевал грусть… Но вот вспыхнул электрический свет. Механик достал галеты, флягу с чаем; немного перекусили и снова сидели молча, посасывая сигареты. Потом Эдано растянулся на полке, а механик, словно не решаясь что-то сказать, топтался рядом.
— Что тебе? — спросил Эдано. — Говори!
Савада подошел ближе к пилоту, решив использовать удобный случай, когда они остались на время вдвоем.
— Ичиро, друг! В нашей армии, если человек надел форму, он больше не человек, а приложение к винтовке. Запомни это. Пока ты был камикадзе, ты, возможно, с подобным не встречался, потому что к ним совсем другое отношение…
— Я оказался недостойным!..
— Забудь обо всём, — перебил механик. — Я уже пожилой и хочу, чтобы ты понял то, что понял я сам; солдат тоже чей-то сын, муж, отец. Как я и ты… Как другие.
