Проснулись другие, в вагоне началась толкотня Присутствие капитана Уэды, не пожелавшего покинуть своих солдат, стесняло их и сковывало. Капитан, умывшись из услужливо поданной кем-то фляги, посмотрел в дверную щель и объявил:
— Солдаты! Подъезжаем к границе России!
Все бросились к дверям, раскрыли их пошире. Эдано и Савада примостились на нарах у окна. Какая же она, загадочная Россия?
Поезд прогрохотал по небольшому мосту, и только стоявший у будки советский солдат в зеленой фуражке свидетельствовал о том, что эшелон с военнопленными вступил на русскую землю. С обеих старой тянулись такие же сопки, покрытые лесом или голые, словно стриженная голова солдата первого года службы. Такие же широкие пади и распадки, ручьи и речушки, как и по ту сторону границы.
— Даже странно, — произнес Эдано, — никакой разницы.
Но разницу они вскоре заметили. Когда остался позади городок Гродеково с его каменными и деревянными домами и за окном вагона снова замелькали поля, Эдано, недоумевая, спросил:
— Неужели здесь одни помещики землей распоряжаются? Смотри, какие у них широкие поля.
— Вот что значит, когда человек жил в деревне, — живо откликнулся Савада. — А я, признаться, вижу эти поля, да никак не пойму, в чем дело! Помещиков у них нет, это я знаю точно. Газет ты, брат, до войны не читал. У них в деревнях колхозы. Все крестьяне вместе работают и совместно землей владеют.
— Смотри, одни женщины на полях!
— Война! — отозвался Савада — У нас тоже так. Мужчины кровь проливают, женщины надрываются на работе. А вон, посмотрите, солдаты работают!
— А что это за чудо? — перебил друга Эдано.
По полю за трактором шел комбайн, оставляя позади полосу скошенного хлеба. Рядом с ним катил грузовик, и было видно, как в его кузов из брезентового рукава льется непрерывная струя хлеба.
— Вот это машина! — восхитился Савада.
— Как она называется?
— Не знаю, друг, не знаю, — сказал механик. — Но это здорово. Представляешь, сколько людей такая машина заменяет?..
Поезд остановился на большой станции.
— Здесь нас покормят! — объявил капитан Уэда.
Назначенные им дневальные, гремя ведрами, бегом отправились за пищей. Вскоре они принесли суп и кашу, буханки черного хлеба, которые особенно заинтересовали пленных. Один из дневальных — с двумя ведрами горячей воды в руках — самодовольно сказал: “По-русски горячая вода для чая называется “ки-пя- ток”. Можно брать сколько угодно!”
Делить пищу капитан приказал Саваде, и механик распределил её со скрупулезной точностью, не дав поблажки никому.
— Прошу вас, господин начальник, — пошутил над ним Эдано, — в следующий раз быть благосклоннее к моей скромной личности.
— Но-но! — погрозил черпаком довольный механик. — Такое надо заслужить!
Ели кто как мог — палочки для еды оказались не у всех.
Поев, Эдано и Савада спустились на перрон. Кругом было много русских — военных и гражданских, женщин и мужчин. Друзья удивились, что русские почти не обращали внимания на пленных.
— Наверное, здесь уже прошло немало эшелонов с нашими! — предположил Эдано.
— Может быть. Но у нас все равно зевак хватило бы. Нашлись бы охотники камнем или грязью бросить. Я видел, как это бывает, — возразил механик. — Но ты обрати внимание вот на что, — продолжал он, — одеты русские прилично, но кто бедный, кто богатый — не разберешь. Верно, много ещё необычного придется нам увидеть.
— У нас в поселке тоже почти все одинаково одеты, — заметил Эдано, — только три человека — лавочник, староста да помещик — щеголяют.
— Поживем — увидим. У нас будет возможность присмотреться получше к жизни русских.
— Пожалуй, — согласился Эдано. — Однако какая жара. Не верится даже, что это Сибирь.
Ехали они около двух суток. Глядя из вагона, удивлялись просторам, тянувшимся по обе стороны дороги лесам, ещё зеленым, чуть только тронутым на вершинах сопок золотом и киноварью — первыми признаками наступающей осени. Много из того, что они увидели в пути, было странным и непонятным. Зачем русские строят дома из таких толстых бревен? Как это поручили женщине в красной фуражке командовать мужчинами? Её они увидели на одной из станций. Как далеко отстоит деревня от деревни!..
Пленные, привыкнув к своеобразному дорожному быту, всё оживленнее обсуждали замеченное и необычное для них.
Советских солдат, сопровождавших эшелон, было немного. Они выучили несколько японских слов и, произнося их, придавали им самое различное значение. Многих в вагоне насмешил русский солдат, который на первой же остановке подошел к раскрытым дверям вагона и, протянув ведро, улыбаясь, сказал:
— Аната хаяку воды![22]
Ни суровости, ни ненависти или презрения к вчерашнему врагу не было в его голосе.
…Наутро третьего дня на горизонте показались очертания большого города. Эшелон поставили в тупик; все поняли, что их путь закончен. Построив солдат перед вагоном, капитан Уэда объяснил им, что их высадили неподалеку от русского города Хабаровска. Эдано, услышав это, оглянулся, будто где-то рядом мог сохраниться окоп, в котором когда-то погиб его дядя Ивао.
Колонну пленных разделили на две части и повели в разные стороны. Шли, соблюдая только видимость строя. Недавно прошедший дождь оставил многочисленные лужи, по которым они, успев отвыкнуть от ходьбы, шлепали, обдавая друг друга брызгами. За дощатыми заборами и палисадниками стояли одноэтажные домики, во дворах садики, огороды. Вот у водопроводной колонки стоят несколько женщин. Одна из них — крутобёдрая, с высокой грудью — что-то сказала подружкам, кивнув на пленных. Подруги её рассмеялись, но не обидно, добродушно.
— Вот это женщина! — крякнул кто-то в колонне.
Многие, не сдержавшись, заулыбались.
Этот смех женщин почему-то успокоил Эдано, который настороженно смотрел по сторонам, и придал уверенность, что ничего страшного им, пленным, не предстоит, что будущее не таит никакой опасности.
Запомнилась и другая сценка. Из подворотни у одного домика выскочила собака и с лаем бросилась к пленным. Тут же открылась белёная калитка и показался седобородый человек. Старик повелительно крикнул, и пёс покорно затрусил назад…
Эдано успел порядком устать, пока раздалась команда “стой!”, и колонна постепенно замерла у высокого глухого забора. В заборе широкие ворота со шлагбаумом. Русский солдат поднял перекладину, и пленные вошли на просторный широкий двор.
“Что это — тюрьма?” — мелькнула у каждого одна и та же мысль.
В глубине двора высились три длинные двухэтажные казармы, сложенные из толстых почерневших бревен. На окнах казарм решеток не было. В дальнем углу виднелись ещё какие-то служебные постройки.
Колонну встречали два русских офицера. Один приземистый и пожилой майор, другой молодой и сухощавый старший лейтенант. Во дворе японские офицеры выстроили своих подчиненных. Сопровождавший колонну русский офицер подошел к майору и громко отдал рапорт. Поздоровавшись с ним, майор провел пальцем вдоль воротника кителя и, сделав два шага вперед, обратился к пленным. Старший лейтенант переводил его слова на японский язык:
— Офицеры и солдаты бывшей Квантунской армии! До того как правительство моей страны решит вашу судьбу, вы будете жить здесь. Для себя всё будете делать сами. Теперь вы составите отдельный рабочий батальон, подчиненный командованию Советской Армии. Командир батальона — я, майор Попов. Это, — показал он на своего переводчика, — мой помощник, старший лейтенант Гуров. Все просьбы и
