— Ну вот, — окинул взглядом членов комитета Оданака. — Теперь нам всем понятно, почему амеко уступили в забастовке. Провели они нас, не так ли? Всё свалили на нисея, а мы и обрадовались.
— Ничего, — возразил Сатоки, — база долго пустовать не будет. Дайна и его банду вышвырнут из Кореи. Или других на это место пришлют. Отсюда они не скоро уйдут и, во всяком случае, не добровольно.
— Возможно, — вступил в разговор Эдано, — но я больше на базу не вернусь. Хватит. Меня и так будет мучить совесть, что я помогал амеко напасть на корейцев.
— Не горячись, друг, — остановил его Оданака, — не один ты совестливый среди нас. Сатоки прав — база долго пустовать не будет, и нам надо сохранить комитет. Пусть амеко теперь встретят здесь организованный отряд рабочего класса. Мы кое-чего добились и позиций сдавать не будем. Так надо разъяснить всем. Согласны?
— Со… со… — дружно поддержали остальные. И только один пожилой комитетчик не удержался:
— Тебе хорошо говорить, Эдано, у тебя и семьи-то почти нет, а у меня — шесть ртов. Что мне делать? Теперь трудно и в батраки наняться, вон сколько людей без работы. У тебя специальность есть — строителем можешь стать, в армии на самолете летать научился, а я — только стрелять. В полицейский корпус, что ли, идти мне? Так и туда не возьмут, староват.
Эдано стало мучительно стыдно. Он поднялся и тихо сказал:
— Простите, товарищи, получилось глупо. Я всех вас уважаю и многим вам обязан. Но я уже давно хотел покинуть базу. Вы правы — мне легче, у меня небольшая семья. Думаю податься в Кобэ, но, если товарищи возражают, останусь здесь. Ещё раз простите.
Эдано поклонился и сел.
— Ну вот, — примирительно загудел Харуми, — не обижайся, мы же понимаем. Ящики таскать — большого ума не надо. Конечно, поезжай. Правильно я говорю? — обратился он к остальным.
— Правильно! — выкрикнул Сатоки. — Мы и не можем возражать. Думаю, что товарищ Эдано нас не забудет. А вместо него в комитет надо будет избрать Умэситу. Пусть не кажется амеко, что мы испугались и у нас в комитете стало меньше коммунистов. Так?
— Так! — дружно поддержали его.
— Но, — сделал паузу Сатоки и лукаво посмотрел на Ичиро, — пусть товарищ Эдано так просто не отделывается, а пригласит на проводы весь комитет. И пусть не тянет с этим делом, не то проест деньги — и угостить не на что будет.
* * *
Решение покинуть базу созревало у Ичиро постепенно. Если бы Намико осталась жива, возможно, он никогда бы не решился покинуть родные места. Сейчас его здесь почти ничто не удерживало. Он, сын, дед — им троим всегда найдется угол, была бы работа. Своей земли, кроме той, на которой стоит дом, и крохотного огорода, у них нет. Сам он совершенно равнодушен к сельскому труду. Дед давно перестал лечить людей уколами и прижиганиями: у старика тряслись руки. Конечно, будет трудно убедить его покинуть места, где он прожил всю жизнь, но старик так любит внука и правнука, что ради них, наверное, согласится. Дом можно не продавать: пусть в нем пока живет Акисада. Инвалид в последнее время выглядит франтом и исчезает из дому отнюдь не по делам. Похоже, он твердо решил обзавестись семьей.
Однако разговор с дедом оказался не только тяжелым, но и дал совершенно не тот результат, на который рассчитывал Ичиро. Дед внимательно выслушал внука, долго качал головой, покрытой редкой седой щетиной. Он тёр в сжатых руках два ореха, которые в конце концов должны были отполироваться до зеркального блеска: недаром такие орехи в народе называют забавой стариков.
Потом руки деда замерли, он посмотрел на Ичиро какими-то усталыми и далекими глазами.
— Нет, внучек, старый Эдано не покинет дома, в котором родился его отец и в котором он прожил всю жизнь.
Постепенно из его глаз исчезала влага, голос окреп, руки стали меньше дрожать.
— Я всё понимаю — жить молодым, а нам, старикам… Но в этом доме родился твой отец, твой непутевый дядя Кюичи, ты и Сэцуо. Из этого дома ушла в лучший мир моя жена — твоя бабушка. Как же я могу его покинуть? Да и сколько мне осталось жить? Я, наверное, первый из Эдано, который дождался правнука, да ещё какого! Настоящий Эдано будет.
Старик умолк, углубившись в думы о своей уже прошедшей жизни. Он не смотрел на внука и, казалось, забыл о нем: тени прошлого стояли перед его глазами. Ичиро боялся даже дыханием нарушить молчание деда. Ему хотелось встать, подойти, прижать к себе седую голову и просто помолчать вместе. Но разве к лицу настоящему мужчине такое проявление чувства?
— И ещё, внучек, — словно очнувшись, сказал дед, — ты вот уже успел побывать в тюрьме, а твой отец пробыл в ней много лет. Можешь ты мне обещать, что больше там не окажешься?.. Не отвечай — я знаю. А что будет с Сэцуо? Когда твоего отца арестовали, у меня были силы, а теперь… Пойми, я не осуждаю вас, у каждого своя дорога, судьба ходит за человеком, как тень. Так захотели боги, и нам ли, смертным, противиться их воле?
Дед снова умолк, углубился в себя. Он то чуть улыбался, то кривил губы в тонкой язвительной насмешке, то был бесстрастен.
Вот он снова ласково улыбнулся внуку:
— Умирать мне ещё нельзя, хотя я и прожил своё. Наверное, боги дали мне немного от жизней тех бесчисленных, что погибли в войнах. Нельзя мне умирать, потому что у Сэцуо ещё нет матери. Не обижайся на меня, но никуда я отсюда не поеду: старый Эдано отдаст этим стенам свое последнее дыхание. А ты поезжай… Твой отец после тюрьмы лишь раз посетил наш дом, а ведь он хороший сын, и я им горжусь. Только не уезжай надолго и оставь со мной Сэцуо. Обещай мне это. Обещай!
Ичиро схватил руки деда:
— Обещаю, дедушка, всё обещаю Хочешь, я совсем не поеду?
— Нет, поезжай, тебе надо жить! — И вдруг, словно подводя черту под разговором, старик ворчливо спросил: — А где же хромой? С тех пор, как купил новый протез, совсем от дома отбился, уж не за Рябой ли увивается? Говорят, они раньше ладили.
— Ну нет, дедушка, — Ичиро облегченно вздохнул, — Рябая теперь на него и не смотрит, теперь он ей не пара.
— Известно, — усмехнулся старик, — как говорят, блеск золота ярче сияния Будды. Только я тебе скажу да и Акисаде напомню ещё одну мудрую поговорку: «Плохая жена подобна неурожаю шестьдесят лет подряд». Понял?
— Понял, дедушка, — согласился внук. — Но разреши заметить тебе: лучше Намико трудно найти. Была бы она подобна «неурожаю», мне бы даже плохенький урожай понравился.
— Ну, на плохенький я не согласен.
— И я тоже, дедушка. И Акисада так, наверное, думает. Постараюсь не ошибиться… А вот чего бы мне хотелось, дедушка, так это показать тебя врачу.
— Меня? Врачу? — удивился дед. — Да я больше их всех понимаю, это тебе каждый скажет. А потом, внучек, запомни одно: «Зонтик нужен до того, как промокнешь», — махнул он рукой. — И больше не напоминай мне…
Припоздавший Акисада внимательно выслушал Ичиро и решительно поддержал его:
— Правильно, не вечно же тебе быть грузчиком, надо думать о будущем. Но, знаешь, дед тоже прав. Только молодое дерево можно пересаживать — так говорил мой отец. Куда ему, старику, уезжать? И Сэцуо надо оставить, хотя бы на время, пока ты не устроишься. Я за ними присмотрю, и потом… — замялся Акисада, — я, кажется, скоро женюсь…
— Молодец! — похвалил его Ичиро. — Давно пора. Ты теперь такой видный мужчина, — не удержался он от шутки. — А кто она?
— Ты её не знаешь. Вдова из соседней деревни, одинокая…
— Молодая? — полюбопытствовал Ичиро, которого забавляло смущение друга.
— Да. Всего полгода была замужем, муж умер…
— Жена да татами чем свежей, тем лучше, — авторитетно заметил дед.
