французское шампанское – продавайте. Но если я вам продал муссо, я и в накладной пишу – «муссо».
Нет, это не шампанское. Это – шипучее вино. Да, такое же, как шампанское. Абсолютно. Разница только в цене. И в престиже. Вам неважно, а мне важно. Естественно. Поэтому и жив до сих пор. Конечно. Нет проблем. Нет, не переделаю. Ради бога. Аннулируйте сколько хотите. Муссо – это муссо, а шампанское – это шампанское. Послушайте, я на этом рынке пятнадцать лет. Согласен, столько не живут. Да, потому и выжил, что если продаю муссо – в накладной пишу «муссо», а если шампанское вино – то и пишу «шампанское вино». Что? Конечно. Всего доброго… Супруге привет… Взаимно… Да, это почти шампанское. Но не шампанское, не шампанское! Ага. Без базара. Конечно. Что? Да, это можно. Конечно, так и сделайте. Никто не узнает. А всем наплевать, поэтому. У американцев есть поговорка: «Закон – это столб, его нельзя перепрыгнуть, но легко можно обойти». А в фильме «Тренировочный день» – надеюсь, вы смотрели – есть и вовсе гениальная фраза, я в нее влюбился: «Разгадал систему – получил свободу!» Понимаете, о чем я? Да. Именно так. Нет, вы в своих накладных пишите, что хотите, а я напишу как есть. Вы пишете «шампанское», в скобках – «муссо», а я пишу «муссо», в скобках – «шампанское». И все довольны. Что? Да. Как говорят чеченские полевые командиры, ситуация не стоит отрезанного яйца. Да. Конечно. Всегда приятно иметь с вами дело… Взаимно… И вам… До свидания…
Хорошо поговорил, подумал он. Нормально. Аргументированно. Убедил людей. Слава богу, научился. За пятнадцать лет в бизнесе. Теперь могу убедить кого угодно в чем угодно.
Небо – белесое, плотное – рифмовалось цветом с бледными спинами многоэтажек, с тускло отсвечивающим асфальтом. Неуютная, монохромная городская осень понемногу умирала, уступая место зиме.
Зима не спешила; осень – тоже.
Ничто здесь, в этой части света, никуда не торопилось, все происходило своим чередом. Вослед теплу необратимо надвигался холод, вослед веселью – ленивый, вязкий сон, вослед жизни – смерть, и так по кругу, вечно, неизбывно. Твердый, раз навсегда установившийся порядок, установленный не нами; не нами.
Агония осени наводила морок на город и его людей. Поднятые воротники, зонты, шарфы, опущенные плечи мужчин, неэнергичные глаза женщин, включенные фары автомобилей, всеобщая нервная грусть, всеобщее желание заскочить в ближайшую подсвеченную дверь ближайшего питейного заведения, опрокинуть порцию или – две, воспрянуть хоть как-нибудь.
Возобладали настроения упадка, поражения. Вот-вот ждали снега.
Пока повсюду барствовала ледяная, черно-серая осень. Обрушивалась то тяжелыми вертикальными дождями, то прихотливыми круговертями ранних, а потому особенно злых метелей; вдруг все таяло, влага изгонялась, испарялась, в чудом открывшиеся небесные дыры ударяло щедрое солнце, баловалось на шпилях, на куполах, на зеркальных стенах небоскребов. Алмазно сверкали бескрайние лужи и капли в ветвях деревьев.
Драгоценные гримасы погоды. Московский ноябрь. Начало третьей тысячи лет.
2. Чисто комсомольская история
Была когда-то, кто не знает, огромная страна: Советский Союз.
Сверхдержава.
Варианты: СССР, Совок, Совдепия, Империя зла, Совьет Унион, Раша.
В этой стране в начале семидесятых годов двадцатого столетия для молодого городского специалиста единственным способом заработать более или менее солидные деньги считалась вербовка на великие северные стройки.
В страшных холодных пустынях, в тундре и тайге ждали своего часа неисчерпаемые богатства. Нефть, газ, драгоценные металлы, алмазы и прочее. Вся таблица Менделеева хранилась под надежным каменно-ледяным панцирем. Однажды отважные геологи разведали месторождения, а их начальники и начальники их начальников, а потом и начальники всех начальников – вожди страны – решили во что бы то ни стало ради победы коммунизма и счастья всего прогрессивного человечества добыть ценности из-под земли.
Но кто будет копать и строить? Где взять людей? Как завлечь рабочую силу в регионы, где зимой полыхают ужасающие морозы, а летом полчища насекомых готовы сожрать все живое? Как вытащить крепких, знающих, энергичных мужчин и женщин из относительно комфортабельных и сытых городов в палатки? В ледяные леса и горы?
Трудоспособная молодежь не желала ехать на северные стройки.
Пришлось заманивать деньгами. Попутно – развернуть мощнейшую идеологическую кампанию. В сверхдержаве существовала лучшая в мире, необычайно эффективная идеологическая машина, работавшая как часы: ее обслуживали самые талантливые поэты, писатели, кинематографисты, художники и композиторы. Эта машина не ломалась, не давала сбоев. Рекламные и политические технологии Запада были детскими игрушками по сравнению с колоссальным пылесосом, безостановочно обрабатывающим триста тридцать миллионов умов.
Газеты и журналы, в одну и ту же минуту выходившие в тысячах населенных пунктов, давали сочные репортажи и классные фото: умопомрачительная техника на огромных колесах прет сквозь тундру и тайгу, за штурвалами – симпатяги в новеньких ватниках и ярких касках.
Даешь Байкало-Амурскую магистраль! Даешь Уренгой! Даешь Ямал! Даешь Оренбург! Даешь освоение Сибири и Дальнего Востока!
Бодрые байкало-амурские песенки заполнили теле– и радиоэфир.
«Я там, где ребята толковые. Я там, где плакаты „Вперед!“. Где песни рабочие новые страна трудовая поет».
Передовой интеллигентский журнал «Юность» публиковал поэму Евтушенко «Северная надбавка».
Звали строить голубые города. Сулили такие горизонты, такие впечатления, что дух захватывало.
В поэме «Северная надбавка» среди прочего упоминались «на десять тыщ аккредитивы», то есть ценные бумаги, дорожные чеки на десять тысяч новых советских рублей.
То есть поэма как бы намекала на найденный, наконец, крутой маршрут меж социализмом и капитализмом: хочешь быть богат – езжай туда, где минус пятьдесят, ископай полезное ископаемое – и будет тебе все.
В семьдесят первом году двадцатого века Матвею Матвееву-старшему исполнилось двадцать пять лет, за спиной его была армия, учеба в Институте железнодорожного транспорта, диплом с отличием, аспирантура, членство в КПСС и две опубликованные научные работы. Была двухкомнатная квартирка на окраине столицы. Была молодость, сила, энергия, обаяние. Была молодая жена и маленький Матвеев- младший.
Однажды начинающий папаша бросил работу над довольно сильной своей кандидатской, подписал договор и уехал прямо туда.
На БАМ.
Мама вспоминала – нечасто, но всегда к месту – горделивую фразу отца: «Моя страна всегда даст мне заработать». Еще ей запали в память бесконечные рассказы приезжавшего раз в полгода мужа о прокладке легендарного Северо-Муйского тоннеля – сложнейшем мероприятии за всю историю мировых горнопроходческих работ.
– Он, знаешь, приезжал всегда такой свежий, обветренный, с пачками денег, с коньяком, носился по Москве, закупал книги, пластинки, шастал по театрам, меня с собой таскал, тыща друзей, все гении и пьяницы… Вечный поиск каких-то патронов, блесен, мормышек… И пахло от него костром… Не каким-то шашлычным, комфортабельным костерком, а таким… пламенем…
Что, и как, и почем было там, на строительстве Байкало-Амура, Матвей Матвеев-младший не знал, и
