Ф. Панферов. Среди мастеров земли
Зал бушевал…
Казалось, не будет конца этому безудержному вес-торгу людей. Люди били в ладоши, что-то кричали, каждый по-своему, каждый о своем, и их аплодисменты то затихали, то снова взрывались и оглушающей волной неслись туда — к Сталину, вождю народов.
Сталин стоял за столом президиума. Опустив глаза, он горбился и прятался за наркома Ворошилова. Казалось, тут на сцене этот твердый человек был впервые выбит из своего обычного состояния бурей аплодисментов, криками представителей полей, огородов, конюшен, тракторных бригад… и он, не в силах сдержать этот буйный восторг людей, горбился и прятался за спину Ворошилова. Но Ворошилов сам аплодировал. Он широким размахом бил в ладоши и, смеясь, кивал головой в зал, как бы поддавая жару. Заметя, что Сталин скрывается за него, он отступил на шаг и сам скрылся за Сталиным. И тогда от взрыва аплодисментов задребезжали стекла, заколыхались тяжелые, золоченые люстры.
— Сталину-у-у!
— Отцу нашему-у-у! — неслось из семи тысяч глоток.
И вот на какую-то секунду аплодисменты стихли, кто-то в дальнем углу запел «Интернационал». Сталин глубоко вздохнул, поднял глаза и посмотрел в зал… и песня мгновенно смялась новым взрывом аплодисментов, а Сталин не выдержал, поднял руку кверху, повернул ее ладонью к знатным людям страны — и семь тысяч делегатов дрогнули, ибо каждому из них показалось: Сталин поднял руку ему, для него…
Прошло пять, десять… пятнадцать минут. Люди все неистовствовали, аплодировали, кричали, пробовали запеть «Интернационал», но тут же сминали тесню. Многие из них уже охрипли, многие, уже переполненные радостью, рыдали, многие рвались к столу, чтобы вплотную посмотреть на Сталина, чтобы навсегда запечатлеть его в своей памяти.
Сталин уже давно опустил руку и снова сгорбился, растерянно прятался за Ворошилова. Наконец, он вынул из кармана часы и показал делегатам, словно говоря: «Время бежит. Время дорого», но делегаты как будто только того и ждали — в крики, аплодисменты ворвался веселый смех…
Никита Гурьянов и Стешка чуточку припоздали. Виноват в этом оказался Никита. Года два тому назад, когда он был в Москве на совещании «мастеров земли», он вместе со всеми заседал в Малом зале Кремля. И теперь, несмотря на то, что распорядители совещания направили их в Большой Кремлевский дворец, несмотря на это, Никита тянул Стешку в Малый зал.
— Там же. Чай, я знаю. Что мне впервой, что ль?.. Обманывает Москва. Она такая. Ей не верь.
И, поплутав, они вошли в Большой Кремлевский дворец в то время, когда зал уже ревел от рукоплесканий. Зал был настолько огромен, что Никита, войдя в него, сжался, посмотрел кругом — и люди, сидящие на балконе, показались ему куколками. А людей было так много, что он даже пробормотал:
— Вся Расея собралась.
И сам зааплодировал, увидев Сталина.
Что было потом — он хорошо не помнит. Он лез вперед, кричал до хрипоты, не стесняясь, рукавом нового пестренького пиджачка смахивая слезы, и аплодировал Сталину, Молотову, Кагановичу, Калинину… и аплодировал даже тогда, когда председательствующий возвестил, что в президиум предлагается избрать Никиту Семеновича Гурьянова, мастера земли, представителя колхоза «Бруски».
— Тебя выбирают, Никита, а ты аплодируешь, — сказала Стешка.
— А-а-а! Что ж, стало быть, достоин, — и не дожидаясь, когда его вызовут, направился в президиум.
Он шел неторопко, вразвалку, но на полпути остановился: председательствующий объявил, что «в президиум предлагается избрать Степаниду Степановну Огневу, лучшую трактористку Союза».
— Ого! — сказал Никита и поманил к себе Стешку: — И тебя туды же. Пойдем.
— Погоди, Никита Семеныч. Позовут.
— А чего годить. Раз выбрали — пойдем, а то всё расхватают.
И верно, не успела Стешка сделать и нескольких шагов, как места за столом в президиуме были заняты.
— Ну, вот, — поднимаясь по лестнице на сцену, ворчал Никита. — Говорил тебе, пойдем. Тут народ такой: живо первейшие места захватят, а тебе — задворки.
Стешке досталось место в самом последнем ряду. Она присела на крайний стул и, оглянувшись, увидела, что сидит в этом ряду одна, и ей стало неловко: ей показалось, что весь зал, все эти семь тысяч человек смотрят на нее, и ей захотелось смешаться с людьми, скрыться, но скрыться было некуда и она согнулась, прячась за спины сидящих впереди нее членов президиума. Временами она забывалась, но потом снова начинала беспокоиться, прятаться за спины.
А Никита действовал.
— Тут как на пустыре, — сказал он и пошел в первый ряд.
Как только Никита приблизился к столу, его подхватил под руку Сергей Петрович Подклетнов и подвел к Сталину.
— Вот наш мастер земли.
— А-а-а. Знаю. Никита Семеныч, — Сталин быстро встал, крепко пожал руку Никите и уступил ему стул. — Садитесь, садитесь, — проговорил он и чуть не силой усадил Никиту.
— Да я… Да я ведь, Иосиф Виссарионович, — отчество Сталина ему выговорить было трудно, он всю дорог твердил его и теперь вышло хорошо. — Я ведь… ноги-то у меня хожены: и постоять могу… Ну, — Никита посмотрел в лицо Сталину, — да ведь ты хозяин всей нашей страны. Тебе найдут, где сесть.
— Оно верно, — и Сталин улыбнулся.
Стул, действительно, будто вынырнул из воздуха. И когда Сталин присел, Никита проговорил:
— Ну, что ж? Я сам-сорок смахнул. Тебе слово дал смахнуть — сам-тридцать, а смахнул сам-сорок.
— Да ну-у! Сам-сорок?
— Вот этими лапами, — Никита положил на стол большие, узластые руки и, как бы гордясь, пристукнул ими. — Сам-сорок, значит. Ты проиграл, — чуть погодя добавил он.
— Почему я проиграл? — Сталин прищурил глаза, и Никита увидел, как в его глазах мелькнули огоньки.
«Этого на мякине не проведешь», — решил он и заторопился:
— А потому проиграл, что — сомнение было? Было. А теперь награду мне давай, — неожиданно даже для себя выпалил он. — Ты награду мне давай. А то как же? Приеду, ребята спросят, где награда. Фик им
