пламенем тучах открылся кусочек фиолетового неба. В нем парила двухцветная пирамида — темный треугольник на пульсирующем огненном основании. Корабль снизился, его уже можно было разглядеть. Приземистая серая черепаха. В струящимся от жара воздухе казалось, что корабль-черепаха перебирает толстыми посадочными тумбами, как ногами. Потом имперец исчез в дымной туче, наполненной огненными сполохами. Туча всё росла, потом почернела и погасла, ракетный гул утих… Вот ведь расточительность — садятся на реактивной струе! Жгут тоннами привезенное топливо, нет, чтобы использовать даром здешнюю атмосферу. Хоть бы парашют какой раскрыли…
Имперский планетарный челнок назывался «Сайва не шутит». Странные же названия дают крысоеды своим кораблям. Такое же имя носила в Малую войну та самая гидроавиаматка, на которой служил наследник имперского престола. Тогда, почти сорок лет назад, летали на коробчатых бипланах из полотна и реек. Лугс, юный баронет и флай-корнет, обнаружил авиаматку при прибрежном патрулировании. Вокруг громозкого корабля не было видно воды от уже спущенных бомбовозов. Хватило двух пороховых ракет, чтобы превратить это пропитанное парами бензина скопление пиломатериалов и мануфактуры в огромный плавающий костер.
На следующий день ему прислали из столицы шпагу с бриллиантами от герцога, а имперский разведчик сбросил на аэродром вымпел с исключительно вежливым вызовом на поединок. Под картелем стояли подписи всего цвета вражеской корабельной авиации, включая двух принцев императорской крови. Две недели он отдувался за всею эскадрилью, садился только, чтобы залить бензобак и перезарядить пулеметы, и тут же снова взлетал навстречу следующему поединщику. В конце концов, имперцы его простили, а вот свои — нет. Остаться в живых после доброй сотни воздушных схваток — такое везение способно навсегда отделить от соратников незримой стеной.
Однако хватит воспоминаний! «Сайва не шутит» стоит на земле, а значит, все обязательства перед имперцами можно считать выполненными. Лугс не собирался дожидаться, пока крысоеды вылезут из своего корабля. Пора было заняться тем, ради чего, собственно, он прибыл сюда — изучением Айгона. Планета, кстати, оказалась обитаемой. На обратном пути у испаренного вспышкой лесного озерца заметили сооружения бесспорно искусственного происхождения. Не заставили себя ждать и обитатели этих поваленных шалашей, с ходу открывшие враждебные действия против бронехода. Айгонцы выглядели совершенными дикарями, хотя, как ни странно, явно понимали опасность накрапывавшего сверху радиоактивного дождя, от которого укрывались под какими-то прозрачными пленками.
Забавно, но кое-что из первобытного арсенала представляло для «Котенка» реальную опасность. Речь шла, прежде всего, о метательных снарядах из горящей смолы. Большое количество таких огненных шаров, прилипнув к броне, могли привести машину к опасному перегреву. Растворившиеся среди зарослей фигуры дикарей в оптические приборы были практически не различимы, а инфракрасные прицелы давали сбои из-за наведенной радиации. Стреляли вслепую, для острастки, короткими очередями. Если в кого и попали, то случайно. Чтобы не привести за собой толпу агрессивных туземцев, «Котенок» сделал несколько кругов по радиоактивному лесу, пока не оторвался, наконец, от преследователей. Единственным трофеем оказался застрявший в надгусеничной фаре обломок копья с зазубренным костяным наконечником.
Связи с двойкой Динга не было, что, в общем, и следовало ожидать. После взрыва в эфире стоял сплошной треск радиопомех. Приближаясь к базе, выпустили несколько сигнальных ракет, угасших в сумрачном небе, однако ответа не последовало. Бортмеханик Баг проявлял нарастающее беспокойство и нетерпение. Очевидно, оставшаяся в лагере Вин успела-таки завладеть сердцем молодого бронемастера. Автоматический радиомаяк заработал в пределах прямой видимости, однако рация базы по-прежнему молчала, не откликаясь на вызовы.
— Спят они там что ли?! — вырвалось у Лугса.
Тут же пожалел о сказанном, Баг может расценить фразу как двусмысленную… Но тот, похоже, всецело пребывал в предвосхищении встречи со своей симпатией. Подъезжая к обнесенному колючим валом холму, бортмеханик дал несколько гудков. Что, конечно же, следовало признать излишним. Самоходный фургон на базе не просматривался. Очевидно, Динга и Вин уехали, оставив лагерь без присмотра. Точнее, под присмотром Варры. Вон как она там прыгает на длинной привязи! Не покормили? Наверное, отбыли за водой или же, вопреки приказу, затеяли полевые исследования. В свете обозначившихся враждебных аборигенов, на будущее в лагере необходимо будет установить постоянное дежурство. И ясно, что главным комендантом будет коммодор Динга. А то уж больно пронырлив стал. Всегда так, дай голубокожему палец — оторвет руку!
Прежде чем въехать на холм, Лугс приказал Багу сделать дезактивацию машины. Нечего тащить с собой в лагерь радиоактивную грязь. Стараясь не запачкать сапоги о «фонившую» броню, командир легко спрыгнул на землю. И тут всего в паре шагов от него из-за кустов поднялись два рослых туземца, держащие за руки бессильно обвисшую фигуру в бело-зеленом скафандре. Баг зарычал в шлемофоне раненным зверем. Парнишка разрывался между желанием немедленно ринуться вырывать Вин из лап дикарей и опасениями за жизнь заложницы. Впрочем, едва ли айгонцы успеют что-то сделать, если стрелять сразу в живот. Не Вин, конечно, дикарям… Лугс завел руку за спину и стал потихоньку вытягивать карабин.
Стрелять, однако, не пришлось. Варвары мигом нырнули обратно в кусты. Преследовать их барон не мог, пришлось принять на руки падающее вперед тело медика. Когда же Вин была передана с рук на руки подбежавшему Багу, треск в кустах успел утихнуть. Не слушая приказов, бортмеханик помчался в лагерь со своей драгоценной ношей на руках. Обрабатывать бронеход дезактивирующим раствором пришлось самому. Загнав «Котенка» в капонир и включив сигнализацию по датчикам движения, Лугс вошел в жилой купол, надеясь, наконец, получить исчерпывающие объяснения.
Командир ломал пальцы в холодном бешенстве. Этому Динге крупно повезло, что безвременно отошел в мир иной. Ладно, сам погиб, так и еще и умудрился загубить на пустом месте всю экспедицию. Не важно, заманили ли его дикари в засаду или действительно напали какие-то местные твари. Факт тот, что «Дикобраз» безвозвратно потерян. Вин, очнувшись у подножия скалы, несмотря на истерическое состояние сделала видеосъемку останков фургона. Рухнувшая с огромной высоты машина сложилась как карточный домик, погребя под собой и преступного бортинженера, и всякую надежду для остальных.
Лишившись «Дикобраза» с энергостанцией, они остались без топлива. «Котенок» пришел в лагерь на последнем баке водорода. Остатка горючего хватит на несколько километров. Дальше, до «Тары» придется идти пешком. Успеют ли они дойти, прежде чем кончится кислород, который они в силах нести с собой? Можно, конечно, просить о помощи имперцев. Но что за это потребует Грогал? Вполне может предложить лететь обратно на «Сайве», чтобы потом все их газеты писали, как Империя спасла незадачливых алайцев. Большего унижения Герцогства и представить себе трудно. Нет, уж лучше попытаться как-нибудь самим добраться до корабля. Лишь бы не сели на хвост аборигены.
Лугс повернулся к Вин, продолжающей всхлипывать на откидной койке:
— Так значит, айгонцы вели себя с Вами уважительно?
— Не айгонцы, — поправила Вин, подняв на командира покрасневшие глаза. — Это пантиане. Динга мог с ними разговаривать…
Лугс сильно сомневался, что здесь могли очутиться варвары Запроливья, равно и в том, что покойный бортинженер знал пантианский язык. Скорее всего, просто дурил бедной простушке голову. Но если эти туземцы настроены миролюбиво, можно попытаться договориться…
— Хорошо, пантиане, — Лугс всем видом выражал благожелательное терпение. — Так что же они всё-таки хотели? Только, прошу, не говорите ничего про конусы!
— Динга сказал, что пантиане хотят вернуться на Гиганду…
— Ну, мы все в этом заинтересованы, — криво усмехнулся командир. — Но может, их устроит кое-что из наших вещей или запасов? Нам ведь все равно будет не на чем всё это везти. Можно нанять носильщиков хотя бы до края котловины? И почему, в конце концов, действительно не взять их вождя с собой на Гиганду, у нас ведь есть теперь на корабле свободное место.
После молчаливого ужина Вин продолжала лить слезы, а Бак бренчал на осиротевшей шестиструнке, печально напевая под нос:
