Осень
Битые яблоки пахнут вином,
И облака точно снятся.
Сивая галка, готовая сняться,
Вдруг призадумалась. Что ты? О чем?
Кружатся листья звено за звеном,
Черные листья с бронзою в теле.
Осень. Жаворонки улетели.
Битые яблоки пахнут вином.
* * *
'Никогда не перестану удивляться…'
Никогда не перестану удивляться
Девушкам и цветам!
Эта утренняя прохладца
По белым и розовым кустам…
Эти слезы листвы упоенной,
Где сквозится лазурная муть,
Лепестки, что раскрыты удивленно.
Испуганно даже чуть-чуть…
Эта снящаяся их нежность,
От которой, как шмель, закружись!
И неясная боль надежды
На какую-то возвышенную жизнь…
СОНЕТЫ
Юность
(Венок сонетов)
Мне двадцать лет. Вся жизнь моя — начало.
Как странно! Прочитал я сотни книг,
Где мудрость все законы начертала,
Где гений все премудрости постиг.
А все ж вперед продвинулся так мало:
Столкнись хотя бы на единый миг
С житейскою задачей лик о лик
И книжной мудрости как не бывало!
Да, где-то глубина и широта,
А юность — это высь и пустота,
Тут шум земли всего лишь дальний ропот,
И несмотря на философский пыл,
На фронтовой и на тюремный опыт,
Я только буду, но еще не был.
Я только буду, но еще не был.
Быть — это значит стать необходимым.
Идет Тамара за кавказским дымом:
Ей нужен подпоручик Михаил;
Татьяна по мосточкам еле зримым
Проходит, чуть касаяся перил.
Прекрасная тоскует о любимом,
Ей Александр кровь заговорил;
А я ничей. Мне все чужое снится.
Звенят, звенят чудесные страницы,
За томом возникает новый том.
А в жизни бродишь в воздухе пустом:
От Подмосковья до камней Дарьяла
Души заветной сердце не встречало.
Души заветной сердце не встречало…
А как, друзья, оно тянулось к ней,
Как билось то слабее, то сильней,
То бешено, то вовсе обмирало,
Особенно когда среди огней
На хорах гимназического зала
Гремели духовые вальсы бала,
Мучители всей юности моей.
Вот опахнет кружащееся платье,
Вокруг витают легкие объятья,
Я их глазами жадными ловил.
Но даже это чудится и снится.
Как томы, как звенящие страницы:
Бывал влюбленным я, но не любил.
Бывал влюбленным я, но не любил.
Любовь? Не знаю имени такого.
Я мог бы описать ее толково,
Как это мне Тургенев объяснил,
Или блеснуть цитатой из Толстого,
Или занять у Пушкина чернил…
Но отчего — шепну лишь это слово,
