«Жанна» только что выехала оттуда.
Так и не встретившись с королем, дама Армуаз направилась в Пуату. Здесь шла война с англичанами. Самозванка добилась того, что ее принял Жиль де Ре, маршал Франции, проживавший в замке Тиффаг. Хотя сеньор де Ре превосходно знал подлинную Жанну, во многих походах которой лично участвовал, он не был удивлен прибытием лже-Жанны и даже доверил ей руководство военными силами к северу от Пуату. В то время сам де Ре уже не занимался ратными делами: погруженный в черную магию, он был равнодушен ко всему остальному.
Лже-Жанна не прославила себя в сражениях. Она скоро оставила район военных действий и поскакала в Компьень, где некогда действовала подлинная Жанна и где можно было теперь на этом заработать. Но сборы оказались скудными, и весной 1440 года лже-Жанна решила отправиться в Париж. Ей было известно, что простолюдины столицы ждут ее почти с тем же нетерпением, как ранее граждане Орлеана. Авантюристка была не прочь использовать эту ситуацию обычным для себя образом. Однако поездка в Париж оказалась, как вскоре стало ясно, самой большой из ее ошибок, став роковой для всего предприятия.
Одной из наиболее могущественных корпораций Парижа по-прежнему оставался университет, в свое время сыгравший такую гнусную роль в деле осуждения Жанны д'Арк. Доктора и магистры Сорбонны хорошо знали всю историю руанского процесса и его исход, поскольку сами принимали в этом непосредственное участие, и вряд ли забыли внешность подлинной Жанны. После перехода Парижа в руки французов к этим господам присоединились богословы и советники парламента из Пуатье, которые «испытывали» Жанну перед началом ее миссии. Таким образом, верхушка столицы прекрасно представляла себе суть дела и не могла обмануться в личности дамы Армуаз. Но главное даже не в этом. Богословы и советники имели совершенно определенные инструкции королевского совета, которыми не могли пренебречь. Если на первых порах Карл VII поддерживал самозванку и даже переписывался с ней, думая использовать ее популярность в своих целях, то в дальнейшем его позиция стала меняться. Королевский совет убеждался, что от самозванки мало проку – одни расходы. Не могло понравиться властям и чересчур уж пылкое отношение к «Деве» простого народа. По мере того как война приближалась к концу, придворные все больше приходили к мысли о том, что гораздо выгоднее самим использовать память о подлинной Жанне, нежели в какой-то мере зависеть от авантюристки, спекулирующей на этой памяти. Идея «реабилитации» Орлеанской девы имела своей оборотной стороной отказ от всякой поддержки девы самозваной. Так или иначе, участь лже- Жанны была решена. Опасаясь возможных эксцессов, а также того, что добыча может ускользнуть, городские власти выслали навстречу «Жанне» вооруженный конвой, который доставил ее прямо в парламент.
Для дамы Армуаз начались весьма печальные дни. Она была допрошена, признана самозванкой и выставлена у позорного столба для публичного покаяния. Она во всем призналась и, в частности, сообщила, что ее настоящее имя было не Жанна, а Клод. Так как отцам университета и советникам парламента только это и было нужно, лже-Жанну не приговорили к какому-либо более строгому наказанию. И с этого момента сведения о ней полностью иссякают. Вернулась ли она к мужу и тихо дожила свой век? Или все же, как лицо нежелательное, была тайно устранена? Во всяком случае, со времени ее разоблачения никто не проявил к ней больше никакого интереса. И характерный факт: деятельность других самозванок, обнаружившихся в период подготовки и проведения процесса реабилитации, а также после него, пресекалась властями довольно быстро; новые «Жанны» теперь казались не только бесполезными, но и прямо вредили планам двора и церкви.
Глава 3
НА ПУТИ К ПЕРЕСМОТРУ
Кто вытянул максимум возможного и из жизни, и из смерти Девы, так это ее «милый дофин», король Карл VII.
Жанна дала ему все: почет, земли, доходы, корону. Он ничего не сделал, чтобы ее спасти, но, спекулируя на ее героизме и на любви к ней народа, сумел выйти победителем из тяжелой войны и даже снискать немалую славу в глазах современников. Жалкий трус, он получил прозвище «Победоносный». Бездарный глупец, он пользовался репутацией мудрого правителя. Ему недоставало лишь ореола «справедливости». И он решил его добиться, учредив процесс реабилитации Жанны д'Арк.
Может быть, Карла VII толкнула на этот шаг бескорыстная забота о памяти своей спасительницы?
Ничуть не бывало! Просто король, наконец овладевший королевством, не желал, чтобы думали, что он получил его из рук ведьмы и еретички. Ведь он дал ей герб и дворянство, он облагородил и облагодетельствовал ее родню. Так пусть же весь мир узнает, что Карл Валуа царствует по праву и не раздает милостей недостойным людям!..
29 октября 1449 года был освобожден Руан, город, в котором томилась, боролась и умерла Жанна.
Город был взят неожиданно легко: в то время как французские войска штурмовали его снаружи, внутри восстали горожане, осадившие Буврейский замок и заставившие правителя Сомерсета искать спасения в бегстве.
10 ноября Карл VII торжественно вступил в столицу Нормандии. Предшествуемый шестью сотнями арбалетчиков в ярких, цветных одеждах и окруженный придворной знатью, король продефилировал по главным улицам, восторженно приветствуемый народом. У здания ратуши почтенный горожанин, передавая Карлу ключи от Руана, хотел произнести речь, но сбился на первых же словах: слезы мешали ему говорить.
Тогда выступил монсеньор граф Дюнуа.
– Ваше величество, – сказал он, – эти добрые люди, так долго стонавшие под игом ваших врагов, слезно умоляют вас простить их!..
И Карл простил. Он пробормотал несколько слов о том, что вполне доволен жителями Руана. Потом направился в кафедральный собор. Перед собором, во главе многочисленного духовенства, его почтительно встретил и благословил архиепископ Руанский, монсеньор Рауль Руссель, во время процесса бывший одним из деятельных врагов подсудимой…
…Ни в этот день, ни в следующий, ни на протяжении всех оставшихся месяцев 1449 года о Жанне, спасительнице Франции, сожженной в Руане за свою родину и своего короля, не было сказано ни слова. Прошли январь и половина февраля следующего, 1450 года. Скорое окончание войны уже ни в ком не вызывало сомнений. И вот 15 февраля завеса молчания была наконец прорвана: Карл VII написал своему советнику, доктору теологии Гильому Буйе письмо, в котором, напомнив, что в Руане был проведен «некий процесс», организованный «нашими старинными врагами и противниками англичанами», предлагал заняться ревизией этого дела.
Мэтр Буйе правильно понял своего монарха. В ответном послании он писал: «Честь христианнейшего короля требует, чтобы несправедливый приговор, вынесенный епископом Бове, опозоривший французскую корону, не остался в забвении… Какой урон для власти, если враги наши и впредь будут заявлять публично, что король держал в армии женщину, осужденную за ересь и сообщество с демонами…»
Буйе не добавил, что именно от этой женщины король получил корону, но и сказанного было достаточно.
Две недели спустя начались первые допросы.
Впрочем, «допросами» деяния мэтра Буйе назвать трудно; скорее это был «опрос», причем опрос, проведенный крайне невнятно и до странности выборочно. Были приглашены дать показания один из секретарей трибунала 1431 года Маншон, пристав Масье, четверо доминиканцев, бывших ассистентами на процессе, и небезызвестный Жан Бопер.
Даже самый наивный наблюдатель мог заметить: Буйе не потревожил
Правда, епископ Кошон окончил дни свои в 1442 году, еще раньше умерли Луазелер, Жан Эстиве и Никола Миди. Но второй судья, равный по значимости Кошону, инквизитор Жан Леметр был жив и проповедовал в Руане; однако о его причастности к делу словно забыли, как и забыли о существовании монсеньора Рауля Русселя, одного из ярых врагов Жанны, ставшего ныне Руанским архиепископом, как и забыли о существовании множества бывших ассистентов Кошона, продолжавших здравствовать. Что же касается показаний Бопера, случайно оказавшегося в это время в Руане, то они отличались краткостью и
