делалось с противоположной целью: искали не дьявола, а ангелов, не колдовство и ересь, а Небесное откровение и Божье предопределение…
– Мое имя Жан Моро, добрые господа; от роду мне семьдесят лет, и, подобно отцу и дедам моим, я крестьянствую; проживает же семейство наше в деревне Гре, рядом с Домреми… В Домреми и родилась Жаннетта и была крещена в приходской церкви в той же деревне. Отец ее прозывался Жаком Дарком, мать – Забиллэ; они были крестьянами и жили там же, в Домреми. Могу заверить, поскольку знаю это: и он и она всегда были добрыми христианами и честными работниками. А знаю я это точно потому, что часто бывал у них – я ведь крестный Жанны. Знаю также, что и Жанна с младенчества была доброй, воспитывалась в нашей вере и вся деревня любила ее. Как и всякая девочка, чьи родители не обладают большим достатком, Жаннетта вплоть до отбытия из отчего дома трудилась на пашне, пасла скот, пряла и выполняла другие женские работы. Она часто ходила в церковь; заслышав колокольный звон, шла к обедне, где бы ни находилась в это время. Я много раз видел ее идущей на исповедь в день Пасхи или иного праздника…
Вы спрашиваете о «дереве фей»? Я слышал разговоры, будто некогда вокруг него танцевали прекрасные женщины, называемые феями. Но утверждают, что с тех пор как возле него стали читать Евангелие от Иоанна, они не появлялись более. Некогда в воскресенье, называемое у нас «воскресением Источника», а также иногда весной и летом в праздничные дни девушки и ребята из Домреми приходили к дереву плясать; иногда они там закусывали, пили воду из Смородинного ручья и возвращались с шутками и песнями. Жанна ходила туда вместе с другими, делая то же, что и они. Но никогда я не слышал, чтобы она отправлялась к дереву или ручью с иной целью…
Когда Жаннетта покинула родительский дом, она два или три раза была в Вокулёре и говорила с тамошним бальи… Вот и все, что мне ведомо. Прибавлю, что в июле, когда я поехал в Шалон, поскольку стало известно о пребывании там короля на пути в Реймс, я встретил Жанну, которая подарила мне кафтан красного цвета, бывший на ней…
…Так начался в среду, 28 января 1456 года, опрос свидетелей на родине Жанны. Для тридцати четырех мужчин и женщин из Домреми и окрестностей она осталась своей, девчонкой, Жаннеттой. Они помнили ее очень хорошо и рассказывали о ней просто, по-деревенски, без громких фраз, но с глубокой любовью. Никто из этих людей не заикнулся о «чудесах» – напрасно их спрашивали о «дереве фей» и других подобных вещах, – но все говорили о ее чуткой душе, доброте, отзывчивости, о ее любви к труду и трудящемуся люду. Какой же была для них она, эта Жанна? Да такой, как они все, только чуть лучшей… Самой лучшей из всех в деревне!..
А потом комиссары опросили еще многих, видевших и знавших Жанну в разных местах – в Вокулёре, Шиноне, Пуатье, Орлеане, Руане, – всего сто пятнадцать человек. Были выслушаны люди различных сословий, званий, профессий: солдаты и полководцы, горожане и сановники, странствующие монахи и профессора ученых конгрегации, землепашцы и принцы крови. Разной величины и значимости были их свидетельства: одни говорили кратко, другие – подробно, одни касались лишь общих мест, другие останавливались на деталях, речь одних была изысканна, других – предельно проста. Но в целом они рассказали много, гораздо больше, чем было рассказано о каком-либо ином простом человеке XV столетия, настолько много, что ученые и писатели XIX–XX веков смогли сделать рассказы эти основой для воссоздания истории жизни и подвига Жанны из Домреми.
Да, много узнаем мы о Жанне благодаря процессу 1455–1456 годов.
Но могли бы узнать еще больше. Значительно больше.
Если бы не тенденциозная направленность процесса.
Если бы не тщательное стремление судей выпятить одно и спрятать другое.
Если бы не умышленный обрыв рассказов свидетелей на определенных хронологических рубежах.
Действительно, почему, опросив очевидцев из Домреми, Вокулёра, Орлеана, «забыли» разыскать свидетелей из Сюлли, Компьеня, Ланьи, Боревуара? Почему военачальники, сопровождавшие Жанну, весьма подробны, когда рассказывают об Орлеане, но вдруг становятся немыми, когда речь бы должна идти о Париже? Почему в протоколах процесса нет ни единого слова о взятии Сен-Пьер-ле-Мутье, об осаде Ля- Шарите, наконец, о событиях, связанных с пленением Жанны?..
Очевидно, следователи обошли целый период в жизни Жанны.
И еще одно обстоятельство бросается в глаза.
В отличие от трибунала епископа Кошона новый суд
Дело о реабилитации формально возбуждала мать Жанны, главным истцом в день объявления приговора выступил брат казненной, а вот ответчиков и не оказалось.
В этом, разумеется, также не было ничего странного: не могла ведь «святая мать-церковь» судить и осудить за совершенное преступление
Всю вину, как и в период предварительных опросов, переложили на тех, с кого нечего было взять: виноватыми оказались покойный Кошон, покойный Эстиве и покойный Луазелер. Что же касается живых, то их, как и во времена д'Эстутвиля, даже не потревожили допросом: к чему было беспокоить почтенных прелатов и наводить на них тень! Мало того. Некоторые из второстепенных персонажей – участников процесса осуждения, в свое время осудившие Жанну и потребовавшие ее сожжения на костре, теперь выступали чуть не как благодетели казненной, как поборники справедливости и хулители Кошона. С исключительной наглостью эти братья восхваляли самих себя и свое стойкое поведение, забыв, как они трепетали перед епископом Бовеским, смотря ему в рот и поддерживая каждое его слово. Таковы были доминиканцы Мартин Ладвеню и Изамбар де Ля Пьер, по нескольку раз выступавшие накануне процесса и во время его и незаслуженно снискавшие репутацию доброжелателей Девы.
В мае 1456 года следствие было закончено. Апостолические комиссары собрали и изучили следственные документы. Как и в период составления обвинительного акта, все было разложено по полочкам, главное отделено от второстепенного, ненужное опущено. Наконец комиссары объявили день вынесения нового и окончательного приговора. Днем этим стало 7 июля.
В свое время от составления обвинительного акта до вынесения приговора прошло около двух месяцев. Теперь процедура оказалась несравненно более короткой. В назначенный час в том самом зале архиепископского дворца, где когда-то заседал трибунал Кошона, собрались члены реабилитационного суда во главе с Жаном Жувенелем дез Урсен, новым архиепископом Реймским. Прибыли один из братьев Жанны и поверенный семьи. Среди зрителей присутствовали несколько прелатов и клириков.
И вот архиепископ огласил новый приговор. Перечислив злоупотребления, которые имели место в прежнем процессе, указав, что «названное дело запятнано клеветой, беззаконием, противоречиями и явными ошибками правового и фактического характера», он перешел к заключению: «Мы отменяем, кассируем и аннулируем прежние приговоры и лишаем их всякой силы. И мы объявляем названную Жанну и ее родных очищенными от пятна бесчестия».
Так, четверть века спустя после своей гибели, была оправдана крестьянка Жанна, бесстрашная героиня и спасительница Франции.
Но на этом ее посмертные приключения отнюдь не закончились.
Глава 5
СУД ПОТОМСТВА
Едва архиепископ Реймский и члены оправдательного трибунала успели разойтись по домам, как неслышно и незримо начали складываться предпосылки для нового разбирательства только что закончившегося дела. Процесс реабилитации не в большей мере, чем процесс осуждения, мог удовлетворить современников и потомков. Многое оставалось неясным, многое казалось подтасованным. Обвиняя (и вполне законно) прежний состав суда в грубом попрании фактов, в преднамеренной лжи и клевете, судьи 1456 года не сумели продемонстрировать своей скрупулезности и любви к истине. Конечно, основная вина здесь (как и в предыдущем случае) падала на их хозяев, но желавшим узнать правду от этого не становилось легче. А чтобы правду открыть, нужен был еще один процесс, достаточно отдаленный от разбираемых событий во времени, тщательно подготовленный и нелицеприятный; им мог стать только
