прочего, этому есть и простое объяснение, восходящее ad biologiam — возможно, такое действие кровь стрига обретает только после того, как смешается в его же венах с кровью обращаемого — своеобразный алхимический cucumella distillatoria[174]… Не знаю. Не стану ручаться. Собственно, не думаю, что не только Александер, но и вообще хотя бы один стриг на белом свете ответит тебе на этот вопрос. Так это происходит, и все. Но совершается это, напоминаю, на грани смерти, причиненной укусом стрига.
— А слуга, стало быть, творится из живого и здорового?
— Из живого, — кивнула она, — но не всегда здорового. Здоровых людей, если уж на то пошло, не существует; а кровь стрига способна исцелять болезни.
— Ах, вот даже как… Любопытная информация.
— Способна исцелять, — повторила Адельхайда. — Способна продлить жизнь; она не омолодит, но приостановит старение. Она предотвращает болезни в будущем… Вообще, быть таким слугой довольно выгодно. Разумеется, если не обращать внимания на то, что собственные желания постепенно заменяются желаниями хозяина, без его крови вскоре жизнь станет просто невыносимой, и за ее каплю человек будет готов на все. Зависимость происходит и в этом случае.
— Эликсир долгой жизни, — произнес он с усмешкой. — Эссенция молодости. Уже открыта и в активном пользовании.
— С побочными эффектами, — напомнила Адельхайда. — С очень неприятными побочными эффектами. Существует ли возможность от них избавиться — неизвестно. Вполне возможно, что кровь стрига можно использовать единожды в качестве средства последней надежды для тяжело больного человека, и это не даст никаких осложнений в виде утраты воли и прочих признаков зависимости… Возможно, да. А возможно — нет. Проверить это, как ты понимаешь, случая не было. Александер как donor не подойдет; его организм уникален, и насколько много общего его кровь имеет с кровью его сородичей, неизвестно. Точнее, теперь — известно: мало. После произошедшего с птенцом Арвида, даже если кому-то и приходило в голову провести подобный эксперимент, эта идея растворится в воздухе. Как знать, быть может, с человеком случится нечто куда более скверное.
— Ну, а кроме того, Александер не мастер, — докончил Курт, и та вздохнула:
— А кроме того… Все, что было мною сказано, лишь материальная сторона вопроса; но а как насчет опасности для души? Что происходит с душой человека при подчинении? При принятии крови стрига? при обращении?
— При обращении? — переспросил он, пожав плечами. — Описанное тобою более всего напоминает нечто вроде чумы. Или проказы. Заражение. Болезнь. Подчинение же… Знаешь, в конце концов, подчинение — оно происходит, по большому счету, и тогда, когда женщина щелчком пальцев велит бросать себе под ноги цветы и города.
— Постой-ка, — нахмурилась та, — ты это всерьез? А как же те стриги, на которых таки воздействует святая вода и Распятие, и…
— Распятие и святая вода были частью вероучения последнего уничтоженного мною еретика, — возразил Курт, отмахнувшись. — Но уничтожила его она же; вот только не из первой попавшейся церкви, а благословленная святым — он попросту устроил дождь из святой воды. Такова была его сила. Думаю, тот дождь стер бы в порошок любое зло вокруг. Потому что собственная сила этого святого перевесила силу его противника; хотя никакой Сатана там явно и рядом не лежал.
— Я не в курсе таких подробностей, — нехотя призналась Адельхайда и, встретив его удивленный взгляд, повторила почти с раздражением: — Да, я знаю не все. Да, ты был прав — мой допуск в некоторых вещах ниже твоего. И хотела бы я знать, что именно тебе открыли такого, если уж ты так хорошо понимал написанное в книгах доктора Штайна. И если уж говоришь сейчас такие вещи.
— Я больше не буду их говорить, — не сразу отозвался Курт, попытавшись изобразить беспечную улыбку. — В конце концов, каких только выводов не сделает человеческий ум по собственному усмотрению и притом из одних и тех же источников; уж в нашей с тобой работе эту истину познаешь одной из первых… Лучше говори ты. По крайней мере, ты говоришь факты; это надежнее. А если убить хозяина? Зависимость останется?
— Если разбить единственный кувшин с вином, отнятый у похмельного пропойцы, что случится? — отозвалась она вопросом, и Курт вздохнул:
— Мой отец в подобной ситуации едва не расколотил голову мне.
— Вот тебе и ответ. Скорее всего, если слуга был подчинен давно — он умрет. Даже если остановиться на твоих материальных…
— … домыслах, — докончил он понимающе, и Адельхайда вздохнула:
— Теориях. Даже если так — ведь и его тело, его организм уже перестроился, и иначе вряд ли сможет существовать. Возможно, есть шанс на излечение, если он подчинен не слишком давно. Но это будет тяжело и неприятно, как со все тем же пропойцей.
— Привязать его к кровати и кормить плюшками?
— А его, — кивнула Адельхайда, — в это время будет тошнить, трясти и корежить; он будет рвать себя о веревки и просить хоть глоточек… Наверное. Не знаю. Таких экспериментов тоже еще никто не проводил. Одно известно точно: слугу можно перехватить, если другой мастер окажется достаточно сильным для этого. Правда, сохранится вероятность того, что человек умрет в процессе, когда две силы в нем вступят в конфликт — когда за контроль над территорией дерутся два медведя, живущему там волку под ногами лучше не путаться, а человеческий организм, сам понимаешь, с волком не сравнишь. Скорее, с зайцем. Здесь человек не tertius gaudens[175].
— Человек здесь даже не заяц, — усмехнулся Курт, — человек в таком случае — та трава, по которой катаются две когтистые и клыкастые туши… А теперь последний вопрос. Александера обратили без его согласия, без его ведома… не сказать «насильно», но и не добровольно в полном смысле этого слова. Можно ли так же против желания человека сделать его слугой?
— Пришла в голову какая-то идея по делу? — оживилась Адельхайда, и он отмахнулся:
— Не знаю; вначале ответь.
— Я не углублялась в эту тему, Александер сказал бы точнее.
— Не знаю, где его сейчас носит; в последний раз я видел его перед тем, как прийти сюда — он спустился во двор. Наверняка направился лишать памяти кого-то из прислуги твоей тетушки.
— Отъедается, — мимолетно улыбнулась она, тут же посерьезнев. — Ведь я говорила, что он выберется.
— Не занесло бы.
— Александер умеет держать себя в руках, Курт. Он просто пытается войти в силу, насколько хватит его возможностей.
— Остается только поверить в это… Так что же? Скажи то, что знаешь, быть может, мне этого будет довольно, чтобы додумать свою мысль.
— Возможно ли подчинить человека насильно… — повторила Адельхайда задумчиво и неуверенно передернула плечами: — Обыкновенно это ни к чему — всегда найдется тот, кто отдаст себя сам, соблазнившись обещаниями долгой жизни, лишением болезней… Полагаю, да, можно и против воли, если постараться. В том, что касается воздействия на человеческое сознание, стриги непревзойденны.
— Слугу можно определить? Выделить среди прочих людей?
— Нет. Если не подошло время очередного «кормления», если его еще не начало ломать и не начали сдавать нервы, слуга — человек, как все. Ест, пьет, шутит, плачет, адекватен в общении и поступках.
— И как часто происходит это «кормление»?
— Раз в пару недель, как питание стрига… Ты полагаешь, мы имеем дело со слугой? — приподнявшись на локте, уточнила Адельхайда. — Так? Что сообщник из среды людей, неизвестный «фон» — не подкуплен или запуган, а подчинен?
— Вспомни письмо. Разумеется, никакого письма вообще не существовало в природе, это ясно и младенцу; разумеется, была лишь бумага, где в нужном порядке проставили определенные слова, долженствующие привлечь наше внимание. Но часть этих слов подтвердилась. Primo. Ульм как место событий. Secundo. Стриг — как их участник. Да и «люди в Ульме», судя по всему, тоже. Отчего бы не быть и «фону»?
