Ведущий в погибель.

еще долгое время буду, как немощный старец — вареной преснятиной, запивая водой.

При упоминании о погибшем следователе фон Вегерхоф помрачнел, опустив глаза в стол, и понизил голос, вздохнув уже без прежней усмешки:

— Как он умер?

— Не стану врать, что быстро, — не сразу ответил Курт, и тот зло поджал губы. — Но и не скажу, что терзался долго.

— Где это случилось и как? В трактире?.. Наверняка глювайн…

— С чего ты взял? — с подозрением уточнил он.

— Логично, — передернул плечами тот, глядя в наполненный стакан, зажатый в пальцах; настороженность собеседника стриг упорно игнорировал, и, не будь он тем, кем был, Курт поручился бы за то, что подобные мелочи фон Вегерхофа сейчас тревожат мало, и произошедшее в самом деле воспринято им болезненно. — Яд; надо полагать, не посреди дороги вам предложили выпить или съесть нечто. Значит, трактир. Отравить можно пищу или питье; ты сказал, что и тебе досталось, что досталось случайно — следственно, досталось то, что предназначено было лишь для него, что было заказано им для себя… Не могу вообразить, чтобы вы поделили его блюдо, точно пара бродяг; вот угостить вином — это в порядке вещей, это мог предложить Эрнст и это вполне воспринял бы как должное ты. А вина он не пил. Пил пиво, бывало — что покрепче, но простого вина — никогда, уже много лет. Эрнст любил глювайн. Особенно в холод. Однажды он даже посмеялся по поводу своего пристрастия, сказав, что это — наиудобнейшее питье для того, чтобы незаметно добавить яду: за таким количеством трав и специй можно и не заметить… А из того, что ты не возразил, а полез с ответными вопросами, я делаю вывод, что не ошибся. Где он похоронен?

— Не знаю, — ответил он нехотя и, встретив вопросительный взгляд бледно-голубых, почти прозрачных, точно ледниковая вода, глаз, пояснил: — Где-то в лесу, чуть поодаль от жилища того травника; это такая глушь, что я никакими судьбами не найду вновь это место, посему — не знаю. В случае необходимости, разумеется, можно попытаться…

— К чему? — отстраненно возразил фон Вегерхоф. — Пусть лежит, где лежит. Ради успокоения его души следует не перезакапывать, а завершить дело, которое ему не позволили исполнить… Следовательно, к делу, — отмахнувшись от самого себя, встряхнулся стриг, и Курт неловко согласился:

— Да, хотелось бы. Итак, как я понимаю, найден обескровленный труп со следами… укуса?

— Найден труп, — подтвердил фон Вегерхоф. — Femme de m?urs legeres[23] — обнаружена возле того трактира, где обыкновенно паслась, за углом. Возле тела были брызги крови и крохотная лужица размером с пол-ладони — то, что осталось после фактически полного опустошения. Следы же — отдельная история. Артерия не прокушена, она почти порвана…

— Кто определил стрига? — перебил Курт скептически, на мгновение и в самом деле позабыв, кто перед ним; тот вздохнул:

— Я. То есть, безусловно, молва разлетелась тут же, как только обнаружили тело, однако правдоподобность этой версии установил я.

— Осматривал тело?

— Осматривал, — кивнул фон Вегерхоф и, перехватив удивленный взгляд, пояснил: — Девицу, разумеется, поначалу намеревались попросту спалить от греха, и как можно быстрее, однако я ухватил за шиворот святого отца, на чью совесть повесили эти заботы, и пожелал оплатить расходы, связанные с ее должным отпеванием et cetera. Результат: ее тело оставили в церкви на ночь… ну, а уж проникнуть внутрь — не вопрос.

— И священник не заинтересовался столь необыкновенным проявлением христианского милосердия? — усомнился Курт; стриг усмехнулся:

— В Ульме у меня слава чудика. Подобная репутация защищает от нежелательного внимания и расспросов лучше, чем попытки запереться у себя в замке, ни с кем не общаясь и каждый месяц рассчитывая слуг… Итак, раны. Тело омыли, посему видно было вполне четко, невзирая на рваные края: это следы зубов, ни малейшего сомнения. Эти отметины я узнаю всегда.

— Допустим на одну минуту, — без особенного рвения предположил он, — что все, тобою мне о себе сказанное, является истинным. Допустим, что ты в самом деле агент Конгрегации. Из этого допущения не может ли вытекать вывод, что кто-то инсценировал подобную смерть, зная о тебе и желая подставить?

— Убийца — стриг, — возразил фон Вегерхоф убежденно. — Настоящий. Очень молодой, очень неопытный. Если ты перестанешь прерывать меня, я скажу, из чего я делаю подобные умозаключения. Первое, — продолжил тот, когда Курт умолк, демонстративно подняв руки. — Это сами следы. В устном предании, всем известном и ставшем уже непреложным, всегда упоминается о двух отверстиях напротив яремной вены, однако — след от укуса подлинного стрига выглядит чуть иначе. Человеческая кожа ведь штука довольно прочная, а стенка артерии и подавно; зубы же стрига, вопреки общему мнению, остроты далеко не бритвенной, и для того, чтобы прокусить и кожу, и артерию, требуется немалое усилие. Я этого усилия не замечаю просто потому, что я de facto сильнее, однако, кроме отверстий от верхних зубов, остаются еще глубокие отпечатки от нижних, которые в момент укуса упираются в тело. На мертвой обескровленной коже их несложно обнаружить. И я обнаружил. Второе. Подобное поведение у трапезы — отличительная черта молодых, очень молодых; им не до того, чтобы блюсти пристойность, они нетерпеливы и поспешны, а бывает, что и слегка невменяемы. Они плохо переносят голод, а потому зачастую не думают ни о безопасности, ни о благоразумии. И съедают больше, чем требуется. После им становится дурно, но в следующий раз они поступают так же — не останавливаются вовремя.

— Поверить не могу, что я все это слушаю, — пробормотал Курт тихо, с тоской покосившись на наполненный стакан в руке стрига; глоток-другой сейчас точно не помешал бы. — Бред… — выдохнул он, подперев ладонями голову, вдруг ставшую тяжелой, словно наполненная камнями бочка. — И что же, по- твоему, означает остановиться вовремя?

— Я объясню, — кивнул фон Вегерхоф, глядя на него с состраданием. — В академии ты наверняка постигал некие основы анатомии; верно? Сколько крови в человеческом теле? Если проводить соотношения с пивными кружками — пять. Сколько пива ты можешь выпить прежде, чем тебя затошнит? Не медленно, в течение вечера, под копченые колбаски, а — залпом? Бог с ним; пусть хотя бы воды. Сколько воды?.. Не больше двух кружек. Две с половиной, если сделаешь над собою усилие. Желудок попросту больше не вместит — физически. Разумеется, в обсуждаемом нами случае все несколько иначе, часть выпитого сразу расходится по собственным сосудам, и лишь малая доля остается в желудке, однако ведь, для того и пьется. И вот так досуха — это слишком. Только после очень длительной голодовки. Или сдуру.

— Почему отметается версия взрослого… или зрелого, или старого, или как там у вас? — ожесточенно выговорил Курт, вдруг осознав, что в данную минуту злится на Вегерхофа не за то, кем он является, а за то, что стриг спокойно попивает вино, в то время как ему самому позволено лишь обонять терпкие ароматы. — Почему не древняя особь вроде тебя — как ты сам сказал, с голодухи?

— Я не древняя особь, — возразил тот со своей неизменной полуусмешкой. — Я, если сравнивать, скорее особь зрелая. Не столь давно покинувшая пределы юности. Зрелая же особь, майстер инквизитор, как правило имеет на подхвате тех, кто доставит ему обед в постель, как и полагается ослабленному тяжелобольному. Но даже если слуг, друзей, помощников и прочих соучастников нет, опытный стриг не совершил бы такой ошибки, как оставление тела на виду. Даже если предположить, что от голода временно помутился разум, утратился самоконтроль, и жертва была убита так… неэстетично, после насыщения, когда нервы успокоятся, за собою все равно следует прибрать.

— Быть может, кто-то ему помешал? Прохожий припозднившийся, к примеру. Спугнул.

— Спугнуть стрига… это занятно, — хмыкнул фон Вегерхоф, неспешно отхлебывая из стакана, и, посерьезнев, тяжело вздохнул: — Господи Иисусе, все сначала… Вот почему я работал лишь с Эрнстом: он уже имеет опыт, уже знает подобные мелочи, тебе же все придется растолковывать снова.

— Если твои слова правда, — заметил Курт, — если ты действительно сотрудничаешь с нами — таких «снова» у тебя будет еще немало. Люди, знаешь ли, смертны.

— Все смертны, — отрезал тот. — Вопрос лишь в способах… А теперь к делу. Спугнуть возможно лишь, опять же, новичка, который пока не знает своих сил; а это — только