Говори! Ты это можешь

примемся за дело…» и т. д.

Мы постепенно заучивали с ним: много птиц — стая, много людей — толпа (он упорствует— «удавка»), много собак — свора. Все это встречалось на картинках — стаи, своры, толпы, стада. И вот новый вариант вопроса.

Я. Когда много пчел, это как называется?

Ваня. Рой.

Я. А большое скопление народу?

Ваня смотрит на меня, и по его лицу я вижу — он соображает, ищет ответ. Я отчетливо наблюдаю работу мысли.

Ваня. Удавка.

Это типичный пример контаминации, столь характерной для детского речевого творчества.

Вот Ваня сидит с книжкой где-нибудь в сторонке, но не просто рассматривает картинки: он сам себе рассказывает сказку, самостоятельно ее комментирует. А вот он одну за другой вытаскивает из коробки карточки. И я слышу:

— Жук как будто. Жук-олень. Рога. Ноги кривые. Хорошо, хорошо, замечательно.

— Сковородка. Жарить омлет. Куда кладем? На тарелку.

— Сова. Похожа на филина. Улетает в темноту.

— Ромашка. Лицо полоскать.

Спрашиваю: Как это — полоскать лицо?

Ваня делает вид, что протирает ваткой лицо и глаза, полощет горло.

Вопросы, которые я задаю ребенку и на которые он так уверенно отвечает, неслучайны. Мы восстанавливаем в памяти, закрепляем и дополняем то, что встречалось не раз. В книге О. Волкова «Волшебник Изумрудного города» ураган унес домик Элли, а в сказке Пушкина «вздулись сердитые волны», воют воем — шторм. Девочку зимой послали в лес за подснежниками — поднялась метель. У нас, кстати, и репродукция «Девятого вала» Айвазовского есть, и слайды имеются: бури, метели, штормы, ураганы на картинах известных художников.

Изобразим перекличку старика и рыбки. Ветер все сильнее и сильнее, море грозно шумит. Приложив ладони ко рту, взываем: «Смилуйся, государыня ры-ы-б-ка!» Не слышит. Давай позовем громче. Ага, приплыла: «Чего тебе на-а-доб-но стар-че-е???» Всякий раз маленький спектакль.

Старуха какая? Жадная, злая, привередливая, неблагодарная. Поступает как? Несправедливо. А что это за круглые топорики на длинной палке-рукоятке? Мы таких топориков не видели. Это секиры.

Такого рода работа имеет смысл в том случае, если она ведется постоянно, если от книги к книге будет тянуться все удлиняющаяся цепочка сопоставлений, новых определений, если новые слова не канут в вечность, а будут закреплены постоянным повторением oт книги к книге. Всем предыдущим опытом ребенок должен быть подготовлен к восприятию нового, ни один вопрос не должен задаваться с бухты- барахты. И конечно, если ребенок занимается от случая к случаю, выстроить такую систему невозможно.

Глава VII «В науках точных не силен, Люблю волшебные виденья…»

Из чего мы варим суп? Заучил ли ты цвета? Треугольники, круги, квадраты. Как мы шнуруем ботинки. Что такое сказуемое? Посчитай поросят. Птичка синичка и цветок колокольчик. Тебе досталось слово «хобот»

С самого начала мы приучаем малыша вглядываться, вдумываться, вслушиваться. Вот нарядная муха, в лапке у нее — крохотная сумочка, а на дороге — огромная, с колесо телеги, монета. Как же она понесет такую монету на базар? «Потащит ее на голове, будет держать как кувшин», — отвечает образованный Гриша.

Возможно, ваш ребенок еще не в состоянии ответить подобным образом, но вы по крайней мере привлекли его внимание к этому несоответствию размеров.

Бабушка-пчела несет мухе банку с медом. Угостит ли муха гостей или спрячет банку в буфет на случай простуды? А вот ей дарят сапожки, и Коля, кряхтя, показывает, как муха их примеряет. «Малы», — говорит он с сожалением.

«Мухе подарили сапожки, а у тебя что за обувь? Что у тебя на ногах?» — «Тапочки». В следующий раз мимоходом отметим, в какой обуви пришел на урок Виталик. На дедушке в книжке какая обувь? Валенки. А у этого? Лапти. У папы Карло в комнате стол да стул — вот и вся мебель. Через некоторое время попадается книжка про старичка побогаче: у него и рояль, и картины, и мебели побольше — диван, кресло, письменный стол.

В один прекрасный день я задаю вопрос: «Ваня, какую ты знаешь обувь?» И помимо тапочек, ботинок, туфель он самостоятельно называет резиновые сапоги, кроссовки, босоножки. А перечисляя известные ему виды транспорта, вспоминает, что помимо автобуса, метро, троллейбуса существуют еще электричка и маршрутное такси.

Цветы, деревья, посуда, музыкальные инструменты… Я не даю задания просто запомнить возможно более полный ряд названий овощей и фруктов, постельного белья и т. д., наскоро пояснив: «Головные уборы — это то, что мы носим на голове». Или: «Посуда— это предметы, которыми пользуются во время еды и для приготовления пищи». Ребенок исподволь подводится к пониманию некоего основного принципа, делает обобщение и вывод самостоятельно. Он восстанавливает в памяти и сводит воедино то, с чем постепенно я знакомила его на протяжении длительного времени, и делает это сам, по аналогии добавляя к тому, о чем узнавал на уроке, то, что он узнает помимо уроков. Это куда более важно и намного более ценно, чем мертвое механическое заучивание. Ибо даже большой объем изолированных, ни с чем не связанных знаний, полученных путем вдалбливания и зубрежки, еще не свидетельствует о высоком развитии интеллекта ребенка. Так же как дефицит подобных знаний не доказательство принципиальной неспособности их усвоить.

Вот сидит в метро Вера и, загибая пальцы на руке, мучительно заучивает названия овощей: лук, чеснок… Кому это нужно? Мы сварили с ней овощной суп: чистили картофель и лук, резали морковку и капусту, положили в кастрюлю горошек. Она прекрасно запомнила названия овощей. Мы специально сходили в магазин напротив. Любовались горой яблок, бананов, ананасов. И сколько раз после этого она просила: «Давай еще раз сварим овощной суп! Давай сварим компот из фруктов!»

Старик, поймавший золотую рыбку, был рыбаком, а Иван — конюхом. Заводим разговор о профессиях. «Приходишь ты, Гриша, с мамой на остановку, а шофера нет! Все мокнут под дождем, а он спит дома. Идешь в магазин — нет продавца! Пришел в поликлинику, сидел, сидел с мамой, а врач не пришел на работу. Кто лечить будет?» Долго разрабатываем эту тему, и ее неожиданные повороты помогают понять 5 -летнему Грише, что это значит — «папа пошел на работу».

Я. Почему ты не хочешь быть шофером?

Гриша (подумав). Куртку оболью бензином. И маляром не хочу быть (очевидно по той же причине. — Р. А.).

Теперь, кто бы ни пришел, Гриша затевает длинные разговоры о профессиях: задает бесчисленные вопроса, советует, объясняет, зачем нужна та или иная работа.

Мы еще много раз вернемся и к этой теме, и к разговору о том, где живут медведи, волки, белки, муравьи, чем занимаются дятлы и пчелы, какими инструментами пользуются строители. Живейшее обсуждение увиденного, услышанного, прочитанного с привлечением уже пройденного, всего ранее известного должно иметь место не от случая к случаю, не в связи с тем, что на данный момент намечена