Деревенские смотрели на старика и примечали, что сил у него нет, а оружия тем более, и были спокойны за свои огороды и курятники.
— Детей заберите! — просил старик, брат и сестра цеплялись за его пыльные штанины, а деревенские скармливали старику картофельные очистки, но больше ничем не помогали. — Заберите! — негодовал старик и пытался втолкнуть детей в чужие окна и двери. Детей выталкивали обратно, а старику вышибали последние зубы.
Они ушли из деревни, жуя корни петрушки, старик прихрамывал, мальчик его держал за руку, а девочка собирала подорожник, чтобы ухаживать за стариком. Они поселились в землянке старика, и тот продолжил привычное дело: чинил чужие ботинки да туфли. Каждому, кто приносил ему обувку на почин, старик говорил: «Детей не хотите?» Но брата с сестрой никто не брал. Старик начал наряжать их к началу рабочего дня, усаживал возле дверей, словно кукол, и повесил табличку: «Бесплатно дети!» Никто не брал их по-прежнему. Скоро брат и сестра подросли, старик отвел их в школу и попытался оставить там навсегда, но какой-то сердобольный учитель привел их домой. Прошло много лет, мальчик поступил в академию, а девочка — в колледж для благородных девиц, и каждый день старик слал им письма, заканчивающиеся одной и той же фразой: «Дом сгорел, можете не возвращаться».
Брат и сестра вернулись с фотографией нового дома, который они купили старику.
Они постучались в двери его мастерской, держа наготове фотографию.
Они привезли ему мягких шоколадных конфет, а он не стал их есть и переезжать отказался, потому что болел, он обкашлял их с ног до головы и сказал, что сморкается в занавески пятую неделю и пусть его не пытаются переучить, все равно скоро в гроб.
Ночью старик, не пытаясь бороться с любопытством, залез в дорожную сумку девочки.
— Что ты ищешь? — спросила проснувшаяся девочка.
— Я подумал, — сказал старик, — может быть, у тебя есть одежда для домовых.
— Одежда для домовых? — спросила девочка.
— Да, маленькая такая.
— Вот такая? — сказала девочка, покопавшись в сумке. Потом она заснула и не видела, как изо всех сил пытается не умереть от старости девяностолетний сапожник.
О РУСАЛКАХ
У одной женщины муж утонул.
Рыбаки пришли к ней домой и, глядя в пол, сказали: «Прибрали твоего русалки. К утопленкам твой ушел». Женщина поплакала и отправилась искать тело мужа. Она прошлась вдоль берега несколько раз, думая, что тело вынесло течением, но только бледные камни лежали на берегу. Она подумала: наверное, не просто так говорят про русалок. И правда, прибрали.
Ну что ж. Надо жить дальше. Она вернулась домой, рассказала обо всем детям, поплакала еще немного с ними, потом надела косынку и пошла готовить обед, потому что мужа больше не было, но еще трое голодных ртов оставалось в доме.
По ночам она вспоминала мужа и вспоминала, что слышала от священника. Он говорил: на том свете все свидимся, средь ангелов твой муж порхает, и грустно без тебя ему.
Какие ангелы, вдруг подумала женщина, если муж теперь у русалок.
Она подумала: зачем это русалкам понадобился мой муж?
И еще подумала: мужиков у них, что ли, нет?
Утром женщина не думала о русалках, но вечером, ложась спать, вспомнила о мутной реке, не могла не вспомнить, глядя на пустующую половину кровати. Женщина подумала, что муж ее был красивым человеком. К нему сватались из десяти соседних деревень, а сам он ходил по дояркам, пока женщине не удалось его захомутать. Вот бабник, подумала женщина, ворочаясь на жесткой кровати, не зная, из одеяла, что ли, соорудить бок, под который можно приткнуться. И на том свете, подумала она, покоя не знает, поди.
Ужасная мысль посетила ее. Русалки, поняла женщина. Утопленки, подумала она. Женщина представила, как муж сидит с русалками на дне, ласкает их голые груди, а они хватают его за руки, смеются пузырьками, волоса их так и вьются вокруг его шеи.
Смакуя боль в сердце, женщина представляла, как русалки любят ее мужа, зацеловывают, трогают зелеными пальцами, шепчут ему волны на ухо, целуют в живот, опрокидывают на песок, лепятся к нему, как ракушки к лодке, обволакивают, как ил босую ногу, тянут за собой, уводят в речные заросли, слепят повязками из водорослей на лицо, целуют и просят: угадай, кто поцеловал, любуются его коричневой от солнца кожей, держат свою ладонь на его ладони, сравнивая темное с прозрачным, плетут косы из его отросших косм, целуют в макушку, делят между собой, рано утром уводят в глубины, плавают с ним среди рыб, толкают босыми пятками, а он хватает их за пятки, хватает и целует зеленые пальчики, зеленые руки прижимает к своим синим губам, держит за талию, и его пальцы смыкаются на зеленых животах, целует их в белые веки, сажает к себе на колени, сбрасывает, играя, плывет среди них и закрывает глаза, потому что и смотреть не надо, по движению воды понятно, как прекрасен его новый мир.
Женщина заплакала и укусила подушку. Она попробовала обхватить свою талию ладонями — не вышло. Женщина посмотрела на свои задубевшие пятки, с отвращением укрыла одеялом обвисшие груди, среди ночи умылась ледяной водой, но и тогда ее кожа не стала упругой, прозрачной. Женщина надела старые рыбацкие сапоги мужа, накинула тулуп, обвязалась кастрюлями да горшками и, рыдая, вышла из дома. Так она шла, голося на всю деревню, и высовывавшиеся из окон люди видели, как бредет к реке огромная и тяжелая фигура, сжимая в одной руке топор, а в другой заряженное ружье.
Н. КРАЙНЕР
ОБХОД
— Ну-с, как у нас сегодня дела?
— Да как-то не очень.
— Что ж так?
— Да вот, влюбился по всей вероятности.
— Ну-ка, ну-ка, интересно, а какие симптомы?
— В груди щемит, слева.
— Слабое сердце.
— И нежность такая, знаете, что иногда тяжело дышать. Хватаю ртом воздух, и так минут по пять.
— Курите много небось.
— Ну…
— Отсюда и проблемы с дыханием. Что еще?
— Счастье, ну, знаете, такое, настоящее. Когда хочется взять мир и потрепать за уши, как щенка бассета.
— Хмм, что-то гормональное, возможно. Ну и транквилизаторы, вы же их каждый день принимаете.
— Но послушайте, почему это не может быть просто любовью?
— Любовь — это выдумка, ее нет. Есть просто похоть, а есть похоть с обоснованием. Есть неуравновешенная психика и боязнь одиночества. А любви нет. Поверьте мне, я в этом разбираюсь.
