— пустяки, решим как-нибудь.
— Зачем же тебе новая, Василисушка? Ты без нее такая красавица!
— Ох, прав, прав был папа — надо было в черепаху.
— Что — в черепаху?
— В черепаху меня надо было превращать, у нее шкура толще. Ну а я, конечно, по молодости лет воображала, что хитрее, мудренее своего отца уродилась. Теперь придется к нему на поклон идти, выслушивать его колкости.
— Милая, послушай, я, видимо, что-то не понимаю. Ну бывает такое с нами, царевичами. Так ты объясни толком, а не дави на психику.
— Это еще цветочки, — загадочно посулила Василиса. — Вот завтра я тебе так на психику надавлю — не обрадуешься. Если отец не найдет время, чтобы меня принять.
— Давай так, — рассердился Иван-царевич. — Ты мне расскажешь, какая на мне вина, а я уж постараюсь сделать так, чтобы он нашел это самое время.
— Да что тут рассказывать. С первого класса я была отличницей. Да еще и красавицей из красавиц. И спортсменкой.
— И комсомолкой! — подсказал царевич.
— Балда, — легонько стукнула его по лбу Василиса. — Это же в первом классе было. Ну что, годы шли, я старалась изо всех сил и была лучшей девчонкой в школе, во дворе, и вообще в городе. Это было чертовски трудно, я почти не спала, совсем не отдыхала, только и делала, что стремилась к совершенству. Мной, конечно, восхищались. Приглашали на телевидение и на всякие конкурсы, и я везде, конечно же, блистала, потому что не имела права сплоховать.
— Ужас какой! — обнял ее за плечи Иван-царевич. — Как же ты, бедненькая, с ума-то не сошла?
— Сошла, сошла, — мрачно ответила Василиса. — Ну почти сошла. Не вмешайся мой папа.
— Раньше надо было вмешаться, еще в первом классе.
— У папы такой принцип: каждый человек сам отвечает за свою жизнь, и вмешиваться надо только в самом крайнем случае. Ну вот, крайний случай наступил, он и вмешался. Хотел в черепашку меня превратить, но я очень черепашкой не хотела быть. Так что он плюнул, растер и превратил меня в лягушку.
— Радикальный метод.
— Зато действенный. Первые пару месяцев я только и делала, что спала, плескалась в озере, прыгала по лесу, ловила комаров. Пыталась было соревноваться с другими лягушками — кто больше комаров поймает, но их это почему-то не вдохновило. Говорят — сколько съедим, столько и поймаем. А соревноваться в обжорстве только люди могут, ну что с них взять, тупиковая ветвь развития, им бы только сравнивать, у кого что больше.
— Неужели так и сказали? — возмутился Иван-царевич.
— И добавили еще. Что у человека, дескать, хвост отвалился, а привычка хвостами меряться осталась. Ну, лягушкам проще: они хвостами меряются, покуда головастики, а потом у них эти самые хвосты отваливаются, и это значит, что головастик повзрослел и стал полноценной лягушкой, больше меряться ни с кем не будет. Но это так, к слову пришлось, я тебе, потом, если хочешь, много лягушачьих баек расскажу. Словом, попрыгала я с ними какое-то время, отдохнула, подумала о своей молодой жизни и прискакала к отцу: так, мол, и так, почти поняла, практически осознала, верни мне только человеческий облик. Отец возражать не стал, но лягушачью кожу наказал везде с собой возить. На случай, если я снова начну забываться и стремиться стать лучше всех.
— Что-то ты больно часто забываешься, получается, — почесал в затылке Иван-царевич. — Каждый день туда-обратно перекидываешься.
— Это ты меня в первое время не видел. У окружающих от моих превращений просто в глазах рябило. Ну все, хватит рассиживаться. Беги, договаривайся с папой, заказывай ковер-самолет до его офиса, чтобы он поскорее мне новую лягушачью кожу наколдовал. Только смотри, чтобы это был самый лучший ковер-самолет! Достойный моей красоты и ума. Понимаешь?
— Понимаю, — кивнул Иван-царевич. — Теперь понимаю, что твой отец — не только величайший волшебник, но еще и очень мудрый человек.
ИВАН МАТВЕЕВ
ИЗ ЦИКЛА «АХИЛЛЕС И ЧЕРЕПАХА»
Становление философа
Черепаха полистала книжку, потом сказала:
— Давай тянуть. Должны быть тина и трава морская.
Они взялись за невод и потащили его на берег.
Невод шел тяжело.
Вытащив его, оба молча уставились на добычу.
— М-да, — сказал Ахиллес. — Смотри, а вон тот ботинок почти целый.
— И покрышка ничего.
— Хорошая покрышка, ага.
— Тоже почти целая.
— И такая рифленая.
— Очень даже приличная покрышка, — печально подытожила Черепаха. — Что делать будем?
— Ну, — сказал Ахиллес, — это, в конце концов, Черное море. А не Самое-Синее. Возможны расхождения в мелочах.
Черепаха достала телефон:
— Звони, консерватор.
Ахиллес насупился и набрал номер.
Послушал.
Потом отшвырнул невод в сторону.
— Вне зоны действия сети, — сказал он.
Черепаха зевнула:
— А что, собственно, тебе от нее надо?
— Не мне, — ответил Ахиллес.
— А кому?
— Да есть один. У него бочка снова треснула. А он в ней почитай родился.
— Я так и думал, — сказал Диоген. — Она знает, что это я вас попросил.
— А что вы не поделили? — поинтересовалась Черепаха.
— Все началось с бочки, — сказал Диоген печально.
— И?
— Через три дня у меня уже было свое царство на острове.
— И?
— Черт меня дернул попросить эту белку с изумрудами…
